Экономика и война 

"Первичное" в войне. — Характер войны. — Положение Клаузевица. — Ошибки и определении характера мировой войны. — Кто определяет характер войны и применение стратегии сокрушении или стратегии измора. — Характер войны и экономика. — Характер будущей войны. — Подготовка войны на экономическом фронте. — Экономический план войны. — Запасы сырья. — Финансовая подготовка. — Транспорт. — Мобилизация гражданской промышленности. — Экономическая мобилизация. — Руководство подготовкой войны на экономическом фронте. — "Экономический генеральный штаб". — "Интегральный генеральный штаб". — Органы государства, а не генерального штаба, руководят подготовкой к войне на фронтах экономическом и политическом. — Задачи генерального штаба в экономической подготовке к войне государства. — Военный план снабжения армии. — Участие в ном генерального штаба. — Деятельность Конрада в военном снабжении австро-венгерской армии. — "Реальный" план снабжения армии. — Военный бюджет. — Его определение до мировой войны и ныне. — Военный бюджет и численность армии. — Военный бюджет и стоимость войны. — Соответствие военного бюджета хозяйственной жизни государства. — Генеральный штаб — "ростовщик". — "Бюджетная численность" вооруженных сил. — Военный бюджет и режим экономии. — Соотношение основных элементов вооруженных сил и военный бюджет. — Рассрочка военного плана по годам. — Составление и утверждение военного бюджета. — Роль в этом генерального штаба.

Жестокие уроки мировой войны подтвердили полностью положение Маркса и Энгельса, что "первичным" в общественных отношениях, следовательно, и в войне, является экономическая сила.

Более исчерпывающе выявить влияние экономической силы на войну, чем это сделано Энгельсом, трудно. "Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия прежде всего зависят от достигнутой в данный момент ступени развития производства и от путей сообщения", — говорит основоположник марксизма.

Как известно, все эти вопросы, в своей основе, составляли круг ведения генерального штаба, а потому при их решении правильный учет роста производительных сил почитаем необходимым.

Для разрешения всего этого сначала, как то советует Клаузевиц, должен быть определен "характер будущей войны и общее в крупном очертании". От правильного прогноза в этом отношении во многом будет зависеть успех или поражение. На примере германского генерального штаба мы проследили, как ошибка, сделанная Шлиффеном, привела к чрезмерному напряжению, которое стране пришлось вынести, не будучи к этому подготовленной, и закончить войну поражением. Точно также и в Австро-Венгрии не было сделано правильного учета характера будущей войны. Не можем с уверенностью сказать, на какую продолжительность войны рассчитывал Конрад, но едва ли более длительную, чем предполагал его коллега по генеральному штабу в Берлине.

В своих рассуждениях мы сурово отнеслись к ошибочному определению характера мировой войны различными генеральными штабами. Причиной этого было неясное представление о достигнутой ступени развития производительных сил, о накопленной враждебными государствами экономической силе и о степени влияния се на войну. Трудно было и требовать от "полубогов" правильного решения вопроса о характере войны, ибо, как объясняет нам Риттер, "в мирное время генеральный (германский) штаб поддерживал только незначительные прямые сношения с гражданскими управлениями и должностями".

Такая замкнутость "черного духовенства" и была одной из причин его отсталости в вопросах современного состояния экономики.

Если Клаузевиц предупреждал, что война захватывает все области жизни, то после изменения характера войны уже во времена Мольтке (старшего) можно было бы придти к выводу, что руководство подготовкой и ведением самой войны не является уже делом одного генерального штаба. Ныне все согласно говорят, что это должно находится прежде всего в руках правительства. Только оно, взвесив все факторы экономического развития своей страны и стран вероятных противников, может правильно поставить прогноз характера будущей войны. Только одно правительство определяет применение стратегии сокрушения или стратегии измора.

Мы с удовлетворением прислушивались к поучениям гражданских участников совета министров Австро-Венгрии, которые предлагали начальнику генерального штаба в его денежных требованиях учитывать обстоятельства внешней и внутренней политики и ступени экономическою развития монархии Габсбургов, справедливо отмечая, что для успеха одна военная готовность будет мало значить, если экономически страна не готова.

Ныне мы можем с полной определенностью сказать, что характер будущей войны определяется экономикой.

Кончилась мировая война, и мы снова, на пороге грядущей войны, характер которой должен бить определен, дабы вести правильную к ней подготовку.

Читающему наш труд, конечно, известно, что немало страниц исписано по вопросу о характере будущей войны как в литературе, так и в официальных документах различных государств. Эта тема занимает умы всех, и сплошь да рядом стены различных аудиторий слышат доводы ораторов о том или ином характере будущей войны.

В виду критики нами бывшего генерального штаба, считаем себя обязанным внести и свое суждение по этому вопросу. Отнюдь не собираемся быть прорицателями и пророками, а отправной данной для наших рассуждений берем экономическую силу.

Ее развитие указывает нам: 1) на то, что будущая война неизбежно повлечет за собой экономическую борьбу, которой тыл будет захвачен не меньше, если не больше, чем фронт; 2) что экономическая борьба обострит происходящий процесс классового расслоения и может естественно войну перевести в революцию; 3) что развитие производительных сил даст в руки сражающихся новые средства борьбы, более смертоносные, чем применявшиеся в наши дни.

Нас вправе спросить, к какому же виду стратегии мы примыкаем. Не считаем нужным уклоняться от ответа.

Развитие экономической силы дает устойчивость стороне, вступающей в борьбу, обеспечивая се и лучшим оружием.

Но то же развитие экономики заставляет нас вспомнить поучение Ленина, что очень важно знать, какой класс ведет войну, ибо разгорающаяся классовая борьба понизит обороноспособность государства, вступившего в войну.

Мы не собираемся быть "пророками" или "предсказателями", так как вполне согласны с А. Свечиным, что претендовать на это в области стратегии могут лишь "шарлатаны".

Своей обязанностью лишь считаем подчеркнуть, что вероятнее всего будущая война примет характер борьбы на измор, но в зависимости от размеров страны противника, от его внутреннего состояния, от развивающейся в нем классовой борьбы не исключена возможность и стратегии сокрушения. Давать рецептов отнюдь не собираемся, а "дело в том, — как говорит Клаузевиц, чтобы зорким взглядом окинуть самые выдающиеся соотношения обоих государств. В них отыщется известный центр тяжести, центр силы и движения, от которого зависит все целое. На этот центр тяжести противника должен быть направлен совместный удар наших сил".

Мы достаточно подробно развивали взгляды философа войны, повторять их здесь не будем, а предложим каждому, кто захочет подумать о характере будущей войны, поискать в каждом конкретном случае, где будет находиться "центр тяжести" противника, и на него направить "совместный удар наших сил", под коими нельзя ныне разуметь одни силы военные, но и политические, и экономические.

Слов нет, что разгром живой силы противника будет лучшим началом, — как о том говорит тот же Клаузевиц, но это "сокрушение" не знаменует в наши дни еще окончательной победы. Последняя может скрываться на иной "линии поведения". Для достижения успеха мы считаем необходимой полную гармонию "всех линий поведения", хорошую подготовку к войне на каждой из них.

Таким образом, не собираемся предсказывать ни "семилетнюю", ни "тридцатилетнюю" борьбу, а советуем быть готовым к длительному и интенсивному напряжению в будущей войне. Если для того, чтобы поколебать серединные государства в мировой войне по "причинам разложения военного аппарата, вследствие именно влияний экономических и социальных", как предсказывал Блиох, понадобилось 4 года, то в переживаемые нами дни этот срок может оказаться и меньше.

Экономическая сила и учет того, какой класс ведет войну — будут самыми верными путями в определении характера будущей войны, которыми мы и предлагаем следовать "стратегу" — "мужу государственному".

Выше нами показано, что перед мировой войной в Австро-Венгрии было сделано очень мало в смысле подготовки борьбы на экономическом фронте. Да и не в одной Австрии... То же было и в Германии, Франции и других странах. В Германии, правда, появилась даже литература и поднят был вопрос об "экономическом генеральном штабе". Во Франции на бумаге существовал "Национальный совет обороны", не функционировавший в действительности. В наши дни, конечно, не приходится доказывать необходимость экономической подготовки войны, существования экономического плана войны. Это ныне осознано везде и всюду. Правда, нужно сказать, что от сознания до действительного осуществления — дистанция известного размера, которую перешагнуть еще не могут ни в одном государстве...

По размерам нашего труда не можем, конечно, развивать подробно теорию экономической подготовки войны.

Как было выше указано, определение характера будущей войны требует правильной оценки экономической мощи как своей страны, так и страны противника. Поэтому ясно, что в современных условиях органу, руководящему войной в целом, а равно и стратегу, необходимо быть в курсе всех этих вопросов. Иными словами, с одной стороны, в их распоряжении должны быть полные сведения о состоянии и развитии производительных сил своей страны, а с другой, приняты меры к широкой разведке того же у противника. Экономическая разведка ныне является столь же нужной и необходимой, как и сбор сведений об остальных элементах мощи и силы враждебного государства.

Нами указывалось, что начальник австро-венгерского генерального штаба был не в курсе экономики не только заграничных государств, но и монархии. Правда, мы также отметили, что и остальные политические деятели, вплоть до финансистов, ошиблись в определении платежеспособности Австрии, считая, что страна может выдержать войну только в течение 2 месяцев.

Экономический план войны должен предусматривать не только подготовку к войне армии и театра военных действий, не только содержать в себе "военную сторону", в смысле питания армии всем необходимым, но затрагивать вообще "экономическую линию поведения" государства во время войны. В плане должно быть предусмотрено развитие народного хозяйства страны, должны быть продуманы и подготовлены финансовая и экономическая мобилизация и транспорт.

Нами не раз указывалось, что запасы сырья в Австро-Венгрии были распределены неравномерно по территории государства, и развившаяся индустрия страны в этом встречала затруднения уже в мирное время. Конечно, органу, который бы ведал подготовкой к войне, над этим следовало подумать, по такового в монархии Габсбургов не было, а начальник генерального штаба так глубоко не вникал в развитие подготовки.

То же самое мы должны сказать и о финансовой стороне экономического плана, если бы он вообще существовал в те времена на берегах Дуная. Если в Германии в этом отношении были предприняты меры и начало войны дало устойчивость германской валюте гораздо большую, чем ее противникам, то в Австрии ничего подобного не было. Нами приводились показания Краусса об его предложениях "военных" денег, предложениях, кои не тронули косных мозгов генерального штаба и финансистов государства. Начальник генерального штаба даже заявил нам, что он не считает себя вправе и не компетентен оценивать финансовые возможности страны. Нельзя, конечно, признать правильным такое заявление "мужа государственного", получившего заслуженный упрек от других деятелей государства при обсуждении военного бюджета.

Мы не затрагивали вопроса подготовки транспорта к войне, так как осветим это в особой главе. Однако, здесь же нами были показаны мероприятия в этой области австро-венгерского генерального штаба. В этом мы обязаны отдать ему должное по заслугам. Транспорт, как важный фактор войны, учитывался всеми генеральными штабами, и в этом Конрад не был исключением.

Обращаясь к вопросу мобилизации гражданской промышленности для целей войны, ныне можно сказать, что ни одно государство перед мировой войной не учло всю важность такой подготовки страны. Предъявлять суровые в этом требования к начальнику австрийского генерального штаба нельзя.

Мы слышали, как он заботился о материальной подготовке армии к войне, как настойчиво указывал на необходимость накопления мобилизационных запасов, своевременного их сосредоточения и обеспечения производства на время войны.

Начальник генерального штаба, не получая данных о производительности военных заводов от военного министра, сам различными путями старался их иметь в своем распоряжении, устанавливал нормы продукции для военного времени, учитывал необходимость поддержки заводов заказами в мирное время, дабы сохранить на них нужную для войны квалифицированную силу.

Одним словом, мы не можем сказать, что со стороны Конрада не было заботы о подготовке военной промышленности на случай войны обеспечения ее рабочей силой и даже сырьем для выработки нужной продукции.

Это упование на силы одной военной промышленности для питания войны общее всем генеральным штабам и военным управлениям перед мировой войной. Ныне, конечно, хорошо известно, что такой способ питания войны обеспечивает лишь на 10-15% ее нужды, а остальное должно быть перенесено на гражданскую промышленность, мобилизующуюся с первых дней войны.

Мы не вправе развертывать перед читателями полную картину всей подготовки и мобилизации гражданской промышленности, как она ныне нам мыслится. Алчущих этих познаний отсылаем к соответствующим трудам по этому вопросу, коих сейчас достаточно на всех языках. Нам хотелось бы только отметить, что промышленная мобилизация должна быть тщательно подготовлена, увязана тесно с военными требованиями, т.е. давать в нужных размерах то, что необходимо армии и что может быть ею использовано, а не с целью накопления запасов вообще. Отнюдь не должно быть "перепроизводства" "военного материала", как справедливо отмечает А. Свечин, ибо это ведет к перенапряжению промышленности, перенапряжению всей страны и ослаблению ее обороноспособности и сопротивляемости. "Большая программа Гинденбурга" в Германии во многом способствовала внутреннему кризису страны и капитуляции перед Антантой.

Мобилизация гражданской промышленности и подготовка к ней в наши дни является столь необходимой и столь важной работой, что изучение ее основных принципов, и даже деталей, должно быть хорошо известно каждому государственному деятелю и ответственному военному работнику, независимо от того является ли он частицей "мозга армии" или нет. Необходимо знать продолжительность промышленной мобилизации, способы ее проведения, обеспечение необходимыми чертежами, лекалами для постановки нового производства и обеспечение соответствующей рабочей силой вообще, а квалифицированной в частности, и т.д.

Те вопросы, которые возникали у начальника австрийского генерального штаба в отношении военных заводов, ныне должны быть отнесены ко всей промышленности страны.

Кроме мобилизации гражданской промышленности должна быть проведена вообще экономическая мобилизация во всей стране. Мы слышали от австрийских военных писателей, что этот вопрос совершенно не разрабатывался в Австро-Венгрии, да и не в ней одной. Ныне в теоретических трудах по стратегии мы читаем об "экономическом равновесии между городом и деревней", о необходимости продовольственной подготовки войны и т.д. 12 лет назад об этом не писали. Ценой тяжелого опыта доходят до истин, которые ныне являются откровением и кои в седые времена истории были хорошо известны деятелям страны, вступающей в войну.

На этом обрываем наше повествование о подготовке к войне экономики государства в целом, снова повторяя, что, несмотря на всю злободневность этого вопроса для наших дней, не можем пускаться в его детальную трактовку.

Мы остановим внимание читающего наш труд на том, кто же должен руководить этой подготовкой страны.

На протяжении нашего труда мы не раз выявляли свою точку зрения на руководство подготовкой к войне государства в целом и говорили, что ныне это составляет дело "коллектива", дело правительства или же особо им созданного органа, что во всех странах или существуют раз личные "советы обороны", или же будут безусловно существовать с первых же дней войны.

Подобный орган, созданный до мировой войны во Франции, оказался "мертвым".

Как отмечалось выше, до мировой войны ответственным за подготовку к войне, по военному законодательству, считался генеральный штаб и военное министерство. Ни на какие другие государственные органы эта ответственность не распространялась, если не считать соответствующего обеспечения правильного хода мобилизации в смысле поставки людей, лошадей и повозок, за что было ответственно министерство внутренних дел с его органами, и соответствующего накопления денежных средств финансовыми органами государства. Экономическая подготовка сводилась к работе снабжающих органов военного ведомства, к усилению деятельности военных заводов и предприятий.

В этих рамках подготовка к войне и понималась генеральными штабами различных стран. Мы подробно ознакомили читающего наш труд с деятельностью в этом начальника австро-венгерского генерального штаба. Мы слышали, как Большой германский генеральный штаб, в принципе соглашаясь с необходимостью экономической подготовки к войне и существования для этого особого органа, не намерен был включать его в свои недра, сваливая на военное министерство; последнее, в свою очередь, находило нужным иметь его в составе министерства внутренних дел, которое окончательно отмахнулось от него. Такова "история" "экономического генерального штаба" до мировой войны.

Ныне в отношении значения экономической подготовки войны двух мнений нет, — всюду она признана важной и необходимой. Но что касается того, кому ей ведать, — существуют различные взгляды.

В главе о генеральном штабе и внутренней политике нами были приведены уже две точки зрения на руководство подготовкой к войне, имеющиеся в нашей литературе: П. И. Лебедева и А. Свечина. Если первый строит это на "коллективном" органе — "мобилизационном комитете", являющимся органом, цементирующим подготовку к войне, то А. Свечин возлагает подготовку к войне на "генеральный штаб".

В частности, в отношении экономической подготовки к войне в своем труде "Стратегия" А. Свечин говорит: "Экономический генеральный штаб" является отражением современного расширенного представления о руководстве войной. Если боевые задачи предстоят в течение войны не только на фронте вооруженной борьбы, но и на фронте классовом и экономическом, то необходимо заблаговременное создание боевых органов, ведающих подготовкой и подготовляющих себя к руководству соответствующим фронтом. Создание же боевого экономического штаба стоит в порядке ближайших мероприятий".

"Опыт прошлого показывает, что без особого боевого органа деятельность различных высоких вневедомственных органов по общей подготовке к войне может замереть"...

"Экономический генеральный штаб, — продолжает А. Свечин, — может быть немногочислен, по квалификация его должна стоять очень высоко. Мы полагаем, что частью он должен состоять из лиц, тесно связанных своей подготовкой и службой с Красной армией и получивших высшее военное образование, дополненное стажировкой в промышленности и отдельными работами военной экономики, а частью из выдающихся экономистов и техников с широким взглядом, специально разрабатывающих вопросы экономики, связанные с войной, и уделивших время для ознакомления с историей некоторых последних войн, стратегией и администрацией".

Может быть, читающему наш труд вспомнится Блиох с его советами до мировой войны о привлечении к работе в подготовке войны видных экономистов и социологов. Если в те времена "военные" не хотели допускать "штатских" к делу обороны страны из боязни разглашения военной тайны, то ныне, как видим, такое вхождение признается не только желательным, но даже и обязательным.

Для нас в данное время интересно определить место "экономического генерального штаба" в системе военного управления и государственного аппарата.

Ранее мы приводили мысли А. Свечина о генеральном штабе вообще, позволим ныне их напомнить.

А. Свечин говорит, что "для упорядочения гигантской работы по подготовке к войне требуется "коллектив". "Согласовать, гармонизировать подготовку, столь емкую, столь разнообразную, направляющуюся по стольким отдельным линиям, может только генеральный штаб"...

Таким образом, если мы правильно понимаем автора "Стратегии", то для подготовки к войне "нужно не подобие парламента ведомств, отражающих псе центробежные стремления, каким намечается мобилизационный комитет, а генеральный штаб".

Иными словами, снова руководство подготовкой к войне должно быть передано в генеральный штаб.

Однако, генеральный штаб наших дней, как выяснено было ранее, не является полководцем былых времен, и если мы дошли до "интегрального полководца", то также подошли вплотную и к "интегральному генеральному штабу". Ныне наряду с "оперативным" генеральным штабом должен существовать "экономический" генеральный штаб, а так как война ведется и на политическом фронте, то, следовательно, появится и "политический" генеральный штаб. Но так как какой-нибудь орган должен будет увязать работу всех трех штабов, то необходимо существование "сверхгенерального штаба". Мы оговариваемся, что мысли эти наши, и отнюдь не хотим их приписать уважаемому автору "Стратегии".

Если "оперативный" генеральный штаб можно приравнять к прежнему "мозгу армии", то "экономический" и "политический" генеральные штабы должны составить, по нашему мнению, "мозг страны", а "сверхгенеральным штабом" может быть только одно правительство.

Мы не возражаем, что "агенты одного целого" — представители "оперативного" генерального штаба будут входить, и даже должны быть в составе "экономического" и иных штабов для увязки работы, но присваивать "боевым органам", ведающим подготовкой к войне на фронтах "экономическом" и "политическом", наименования генеральных штабов мы бы воздержались.

Одним словом, мы считаем, что руководство подготовкой к войне на политическом и экономическом фронтах должно быть предоставлено особым органам государства, а не армии, и отнюдь не генеральному штабу, хота бы и "интегральному". Генеральному штабу, как таковому, достаточно будет работы и в области оперативной подготовки.

Что должны собой представлять эти органы: "подобие ли парламента ведомств", как выдвигает это П. П. Лебедев, или же особые государственные органы, как это мыслится А. Свечину, — это вопрос другой. Мы считаем, что без "парламента ведомств" не обойтись, но наряду с ним должны быть и государственные аппараты, которые концентрировали бы в себе подготовку к войне на том или ином фронте, как делает это "мозг армии" на фронте военном.

Справедливо нам укажут, что если до мировой войны генеральный штаб был заинтересован в надлежащей подготовке войны в области снабжения армии, то ныне он не меньше; если не больше, оказывается заинтересованным в подготовке к воине, и частности на фронте экономическом, всего государства в целом. Отнюдь не собираемся отрицать такую заинтересованность, ибо справедливо английский полевой устав возлагает на генеральный штаб "выбор такого образа действий, который с качеством подготовленной к войне вооруженной силы в кратчайший срок мог бы оказать на враждебный народ воздействие в желательном направлении". Но также справедливо тот же устав отмечает: "в виду того, что на план войны влияют различные соображения, касающиеся морских и сухопутных сил, воздушного флота и политики, ответственность за принятие, изменение или переработку этого плана падает на правительство, которое, одобрив план, в принципе берет на себя ответственность за обеспечение его выполнения необходимыми силами".

В общем и целом войну подготовляет, ведет ее и ответственно за успех или неудачу не генеральный штаб, а правительство государства, которое или само, или через особый орган (Совет обороны), цементирует подготовку на различных "линиях".

Что же касается генерального штаба, то он через своих представителей в "боевых органах", ведающих подготовкой к войне на различных фронтах, должен быть в курсе их работ, обязан вносить те или иные предложения в смысле наибольшего удовлетворения оперативных требований, но не диктаторствовать в них, памятуя, что окончательное утверждение плана войны — дело правительства, что перенапряжение экономической силы государства чревато угрозами проигрыша войны, как бы блестящи ни были победы на полях сражений.

Когда-то Бисмарк говаривал, что "политика — не поле сражения". Мы позволяем себе это изречение отнести ко всей войне в целом, ибо ныне война не концентрируется на одном только театре военных действий. Доказательств не приводим, так как это ясно и без них.

Итак, если Конрад не считал себя обязанным входить в обсуждение экономической мощи Австро-Венгрии, ее способности, как государства, к войне, но в то же время находил возможным предъявлять к ней высокие требования в тратах средств на армию, то ныне подобные действия со стороны начальника генерального штаба были бы резко и решительно осуждены.

Касаясь вопросов экономическою плана войны, кои нами были набросаны выше, мы должны указать, что во всех них современный генеральный штаб будет заинтересован, каждый из них должен быть учтен им в полной мере и каждому из них генеральным штабом должна быть оказана поддержка. Общая же ориентировка в экономическом плане войны даст генеральному штабу, как вывод, представление об экономической мощи государства, которое в свою очередь даст данные правительству для определения характера войны и "выбора образа действий" "вооруженной силы" в общем и целом.

Таковы наши думы о генеральном штабе и экономике государства в подготовке к войне. Они не оригинальны, они могут быть и ошибочны — мы не претендуем на их непреложность, ибо "более могучие головы" их разрешают, чем наши.

Чтобы покончить с промышленной мобилизацией, мы остановим внимание на ее оперативном прикрытии от ударов противника. Должны быть приняты меры: 1) к отнесению вглубь территории страны фабрик и заводов, которые будут работать на оборону, не говоря уже о чисто военных заводах; 2) приняты особые меры по прикрытию индустрии и предприятий добывающей промышленности, если таковые находятся вблизи границы нами отмечалось, что Мольтке (младшему) пришлось пойти на изменение идеи плана Шлиффена, учитывая возможность вторжения французов в промышленные районы Германии; 3) должны быть приняты меры к защите таких центров от воздушных налетов противника, меры химической обороны и меры внутреннего охранения. Все это должно быть продумано генеральным штабом, даны руководящие основания и необходимая постоянная ориентировка в действительном осуществлении принятых мер.

Сильный Рим имел сильные легионы, — так повествует нам начальник австрийского генерального штаба, но как он, так и полководцы германской школы для войны считали прежде всего необходимым готовить сильную и боеспособную армию. В этом до мировой войны нигде двух мнений не было. Всюду старались армию наилучшим образом вооружить, снабдить и подготовить необходимые для нее запасы.

"Независимо от плана экономической мобилизации, плана, разрабатываемого в общегосударственном масштабе, военное ведомство должно иметь на случай войны свой план разрешения задач по снабжению вооруженных сил", — справедливо говорит в "Стратегии" А. Свечин.

Упрекнуть генеральный штаб в том, что он не принимал деятельного участия в составлении и проведении военного плана снабжения, безусловно нельзя. Каждый генеральный штаб отдавал себе отчет, что современная армия должна быть хорошо материально обеспечена на случай войны, и по своему вооружению и техническим средствам не только не отставать, но даже, по возможности, превосходить своих вероятных противников.

Перед нами прошла деятельность в этой области начальника австрийского генерального штаба, которая исчерпывающе подтверждает сказанное.

Во всех армиях непосредственные заботы о материальном обеспечении армии как в мирное время, так и во время войны сосредоточивались в военном министерстве, а в Австро-Венгрии даже в трех (общеимперском и двух ландверов).

Генеральный штаб, однако, решительно выступал с теми или иными предложениями как в области вооружения, так и вообще снабжения армии. Мы знаем, какие непрерывные бои на этом фронте приходилось выдерживать начальнику австро-венгерского генерального штаба. Прав ли был генеральный штаб, затевая эти бои?

Прямой обязанностью генерального штаба является подготовка армии к победам на театре военных действий. Думаем, ныне ясно, что, как говорит Энгельс, победа в большинстве случаев останется за производителем лучшего, усовершенствованного оружия. Поэтому генеральный штаб не мог безучастно относиться к вопросам вооружении армии.

Стремления Конрада перевооружить пехоту более современным ружьем, его хлопоты о развитии артиллерии, о создании тяжелой артиллерии, могущей сразу дать успех в начале мировой войны армиям серединных государств, — говорят о правильном его подходе к разрешению столь важных вопросов вооружения. Правда, в развитии артиллерии начальник австрийского штаба шел по пути, указанному немцами, но в то же время и перегонял их. Ныне хорошо известно, что 30 с/м. австрийские гаубицы по своим боевым качествам оказались гораздо лучше чем 42 с/м. гаубицы германской армии.

В вопросе перевооружения пехоты Конрад правильно изыскивал новый, лучший образец винтовки, но наталкивался на громадную важность этого вопроса в каждой армии вообще, как требующего крупных затрат. Нами приводились те цифры, которые намечал для этой операции начальник австрийского генерального штаба, и они с очевидностью говорят о том, что Австро-Венгрия не могла осилить замыслы шефа генерального штаба. О целесообразности увеличения пулеметов в пехоте и коннице, о чем хлопотал Конрад, много говорить не приходится.

Мы слышали, как в артиллерийской программе Конрад натыкался на нежелание военного министерства ориентировать его в ходе ее выполнения, возможностях усиления программы, на косность взглядов бюрократов в артиллерийском мундире, на канцелярскую волокиту. Все это было свойственно не одной Австрии. То же было и в остальных странах. Начальнику генерального штаба Австрии приходилось беседовать непосредственно с самим директором завода Шкода, всюду хлопотать, подталкивать вперед выполнение намеченной артиллерийской программы.

Заслужив кличку "фантазера", Конрад усиленно добивался развития воздушною флота Австро-Венгрии. Правда, отсутствие промышленной базы в стране делали его планы "прожектерскими", но в желании дать армии новое боевое техническое средство и в правильном учете его значения в будущем генеральному штабу монархии отказать нельзя.

Чтобы характеризовать препоны развитию в армии техники, достаточно вспомнить, как приходилось доказывать преимущества автомобиля самому Францу-Иосифу, приручая его к этому новому средству передвижения и тяги. Мы слышали, как Конраду все же удалось обеспечить армию как военными машинами, так и создать добровольный автомобильный корпус.

Не можем не отметить, что генеральный штаб в мирное время усиленно заботился о бесперебойном питании армии, в случае войны, патронами и снарядами. Мы не будем здесь снова повторять того, что было нами сказано об этом выше. Должны только отметить, что все генеральные штабы ошиблись в расчетах необходимых норм боевых запасов, но австро-венгерский генеральный штаб был ближе к действительности, чем другие.

Снарядный и патронный голод являет собою яркий пример того, как необходимо правильное определение характера будущей войны и, в зависимости от него, установление нормы нужных боевых запасов и порядка их пополнения. Мировая война с очевидностью показала, что удовлетворить потребности армии в патронах и снарядах одной военной промышленностью невозможно, необходима мобилизация гражданской промышленности. Что касается мобилизационных запасов, то они должны быть рассчитаны в таком размере, чтобы обеспечить армию до того времени, когда мобилизованная гражданская и военная промышленность заработает полным ходом, давая армии регулярный приток боевых запасов. Мы не вправе дальше останавливаться на этом вопросе. Наш вывод прост: в деле материального обеспечения армии генеральный штаб должен проявлять инициативу, входить в установление общих основ этого обеспечения и вообще быть всегда в курсе военного снабжения, являясь по прежнему в этом "мозгом армии". Слов нет, что нельзя здесь строить "карточные домики", нельзя задаваться неосуществимыми идеями, — все они должны быть подчинены закону развития экономической силы страны, строго сообразны действительности и быть "реальными". Думается, что не нужно доказывать всю полезность создания "реальных" родов войск, "реальных" запасов и проведения в военном деле реформ, имеющих под собой материальную базу.

Бывший русский генеральный штаб особенно в этом грешил, да и не он один. Мы слышали проекты австрийского генерального штаба, — хорошие проекты, но неосуществимые по причинам экономической отсталости страны, а, между тем, Конрад считал возможным и необходимым предъявлять требования к денежным жертвам со стороны населения, исходя из довольно ложного положения: во всех государствах население несет деньги на алтарь бога войны, а поэтому Австрия отставать не может. А. Свечин в "Стратегии" справедливо говорит: "Важность плана снабжения заставляет требовать составления его при участии руководящих составлением плана операций лиц; с его особенностями-возможностями и необходимостями — должно быть хорошо ознакомлено высшее командование и его ответственные сотрудники. В составлении плана снабжения они должны играть не пассивную, а весьма активную роль".

Жизнь каждого государства должна протекать по известному плану и каждая из отраслей этой жизни также требует плановости, в особенности та из них, которая связана с хозяйственной стороной.

"Отображение в цифрах" жизнь государства находит в его бюджете, в котором представлена в таком же "виде" жизнь отдельных ведомств государственной машины управления, их планы.

Одним из таких планов является военный, имеющий "выражающийся" в военном бюджете государства.

Военный бюджет до мировой войны понимался, как план строительства государством военной системы, как известная подготовка к войне — как "финансовое выражение" плана войны государства, и те или иные его размеры в отношении к общему бюджету знаменовали собой степень интенсивности подготовки к войне государства.

Ныне в один военный бюджет мы не можем включить все представление о плане войны государства, так как план войны должен охватывать подготовку к ней всего государства в целом, и нам мыслится, что каждое из ведомств государственного аппарата в своем бюджете должно иметь известные параграфы и статьи, предназначенные для подготовки к войне, В наши дни военный бюджет есть "выражает" лишь подготовку вооруженных сил к войне, и с этой точки зрения считаем необходимым ныне подходить к военному бюджету.

"Военный план" или "военный бюджет", являясь показателем военного напряжения страны, покоится на так называемой бюджетной численности армии, т.е. той армии, которую государство содержит в мирное время. Известное соотношение между численностью вооруженных сил и стоимостью их содержания составляет определенную закономерность, и обычно по стоимости одного солдата определяют тяжесть налога крови. Конечно, здесь нельзя понимать именно только те расходы, кои падают непосредственно на содержание одного солдата, в смысле его пропитания и обмундирования. В бюджетную стоимость солдата, если так можно выразиться, включаются расходы на выполнение всей программы по подготовке армии к войне: содержание армии, накопление мобилизационных запасов и т.д.

Поскольку в мирное время вооруженные силы государства готовятся к войне, постольку военный бюджет должен содержать в себе часть расходов по самой войне, входить составной данной в "стоимость войны".

"Достоинство военного хозяйства заключается не в том, чтобы содержать войска, но в том, чтобы сообщить государству способность иметь в тяжелый момент все средства (материальные и финансовые) для войны", — говорил Штейн.

А. Свечин справедливо отмечает, что "военный бюджет должен являться не только средством подготовить могущественную армию, но и понизить издержки будущей войны".

Зависимость между военным бюджетом и стоимостью войны — большая. Чем богаче военный бюджет, тем дешевле будет стоить и война. Большой военный бюджет дает возможность накопить мобилизационные запасы, и А. Свечин предлагает даже "характеризовать" его "процентом, обращенным на заготовку мобилизационных запасов и на капитальное оборудование". Действительно, по тому проценту бюджета, который предназначается и реализуется на накоплении мобилизационных запасов и на подготовку театра войны, можно судить в какой мере и с какой напряженностью государство готовит свои вооруженные силы к войне. Бюджет, который идет только для того, чтобы содержать войска в мирное время — непроизводительная трата государственных денег и народного достояния.

Таким образом, мы выставили требование крупного военного бюджета, в особенности если учесть, что современные войны, по широкому применению в них техники, стоят несравненно дороже. Нам смело могут сказать, что с такими же требованиями увеличения военного бюджета выступали до мировой войны все генеральные штабы, и государства задыхались под тяжестью тех налогов крови, которые взваливались на них взаимной конкуренцией генеральных штабов.

Мы вполне учитываем это и становимся на сторону тех министров и политиков Австро-Венгрии, которые указывали Конраду, что военный бюджет, помимо его удовлетворения военным данным, нужно всегда сочетать с условиями экономической жизни страны и ее развитием. Если войну проигрывают из-за перенапряжения экономической мощи страны, то такой проигрыш может начаться уже до начала войны с высокого военного бюджета, тяжесть которого не соответствует платежеспособности населения, и военный бюджет не идет нога в ногу с хозяйственным развитием государства.

Выше приведены доказательства сказанному, и мы цифрами показывали, что Австро-Венгрия была близка к пределу своей финансовой упругости, а поэтому взваливать на се плечи те "большие программы", которые предлагал начальник генерального штаба, было нельзя, о6ъяснения таким планам Конрада мы давали не раз и здесь только напомним их: начальник генерального штаба не знал, не желал знать и не считал себя обязанным входить в оценку экономического положения государства; мотивы его требований сводились, с одной стороны, к военной необходимости, а с другой, к примеру других государств, население которых несло тяжесть увеличивающихся военных бюджетов. Правы были политики Дунайской монархии, прав был старый Габсбург, которые в таких случаях указывали Конраду, что необходимо учитывать финансовую мощь монархии, что у других государств она более крепка, чем на берегах Дуная. Режим соответствия военного бюджета хозяйственному развитию государства решительно необходим, и это должно быть хорошо усвоено современным генеральным штабом. Нам приходилось слышать остроумное сравнение "оператора", т.е. генерального штаба, с "ростовщиком" — человеком, который, блюдя свои выгоды, предъявляет тяжелые требования. Думается, что "разумный" ростовщик прежде, чем давать деньги взаймы, всегда наведет справки о кредитоспособности того, кому они даются и с кого впоследствии потребуются, а затем и самый % должен быть соразмерен с платежеспособностью получившего заем. В противном случае должник может оказаться несостоятельным, объявить себя банкротом. Мы бы не рекомендовали современному генеральному штабу быть "ростовщиком-рвачом", предъявляющим своему государству требования сверх его экономической возможности. Если стратегия по Клаузевицу есть "банкирский дом", то в наши дни, чтобы быть хорошим банкиром, прежде всего нужно хорошо познать экономику.

Мы не приводим здесь каких-либо процентных отношений военного бюджета к общему, так как считаем их не совсем показательными. Высокий процент этого соотношения у сильного экономически государства не знаменует еще перенапряжение государства; чтобы судить об этом, необходимо всегда учитывать платежеспособность населения.

Выше было упомянуто о бюджетной численности армии. К ней мы должны добавить и бюджетную численность флота (морского), а также и воздушного, если он выделен из армии.

Как известно, до мировой войны бюджетная численность армии определялась в 1% от населения государства. Считалось, что государство в состоянии содержать в мирное время по своей экономической мощи такой численности вооруженные силы. После мировой войны этот процент понижен, что, конечно, обменяется ничем иным как экономической разрухой государств. "Армия и военный флот... стоят "чертовских денег", как все мы знаем, к нашему несчастью" — справедливо говаривал Энгельс. Никакие пацифистские идеи буржуазных государств не являются силой, уменьшающей численность их вооруженных сил, а исключительно "чертовские деньги". Кроме экономического потрясения государств, даже победителей, после мировой войны на бюджетной численности вооруженных сил сказалось и удорожание содержания современной армии, вследствие широкого применения в ней техники. Поэтому ныне мы наблюдаем повсеместное сокращение бюджетной численности вооруженных сил, подкрепляемое всевозможными разговорами, проектами и конференциями о разоружении.

Одним словом, в военных бюджетах наблюдается стремление к проведению режима экономии, что, по справедливости, нужно признать правильным. Здоровый режим экономии заключается в принятии правильной организации вооруженных сил и соответствующего их задачам соотношения основных элементов внутри их. Мы не можем здесь подробно останавливаться на этом вопросе, но должны отметить, что в современных вооруженных силах каждый человек должен быть взвешен с точки зрения его необходимости в мирное время; как кадра для армии военного времени. Не следует допускать лишних ртов ни в военное, ни тем более в мирное время. В этом отношении нами были показаны те меры, кои приходилось начальнику австро-венгерского генерального штаба принимать, чтобы изыскивать людей для новых формировании, и приведены его соображения об увеличении бюджетной численности армии. Равным образом оглашены возражения венгерского премьера Тиссы о нецелесообразности увеличения штатного состава роты да 5 человек в мирное время. Все это говорит о том, что современная организация армии должна быть очень и очень хорошо продумана, подсчитана, ибо она "стоит "чертовских денег", как все мы знаем, к нашему несчастью".

Одновременно встает вопрос о соотношении между армией и флотом., что проходило красной нитью в спорах о военном бюджете Австро-Венгрии, что было и в Германии, и в России, и в иных государствах перед мировой войной, что не потеряло значения и ныне.

Нельзя не отдать должного в правоте рассуждений начальнику австро-венгерского генерального штаба, указывавшему на чрезмерную трату денег на морской флот в то время, когда участь государства в войне должна решиться на суше. Мы не повторяем здесь всех доводов Конрада, ибо подробно их приводили выше. В современных условиях, с появлением еще и воздушного флота, нужно очень осторожно, взвесив все задачи, кои придется решать оружием, подойти к правильному соотношению основных элементов вооруженных сил, необходимо верно для будущего уловить соотношение между "патентатами", коих в петровские времена было два, а ныне мы учитываем пока что уже три. Если сравнивать стоимость этих "патентатов", то "к нашему несчастью" морской особо стоит "чертовских денег", а поэтому развитие его должно строго отвечать необходимости выполнения тех задач) кои могут выпасть на его долю. Роскоши допускать нельзя...

"Война не является внезапно, — говорит Клаузевиц, — подготовка ее не может быть делом мгновения". Война стоит денег, подготовка к ней не может быть осуществлена без сильного напряжения экономической силы государства в короткий срок. В этих видах все военные планы, те или иные программы рассчитываются в своем выполнении на годы, и в военный бюджет вносится лишь часть общего плана военного строительства. На сколько лет может быть последний растянут — это скажет только одно правительство, в полном объеме учитывающее вероятность возникновения войны через тот или иной промежуток времени.

На этом кончаем с общими основами военного бюджета и переходим к порядку его разработки и утверждения.

Выше было указано, что утверждение бюджета и рассмотрение его составляло прерогативы представительных учреждений государства и верховной власти. Конечно, так было не в одной Австро-Венгрии.

Ныне двух мнений об этом быть не может, в особенности при провозглашенном всюду принципе, что войну ведет государство в целом.

"Численность вооруженных сил, которые необходимо держать в мирное время или мобилизовать для войны, определяется политикой, за которую несет ответственность имперское правительство или правительство соответствующей самоуправляющейся колонии". Так ныне об этом четко говорит английский полевой устав. Справедливость этого положения доказывать не требуется, ибо это понятно без нас всякому "аксиоматику".

Нами было указано, что военный бюджет есть "финансовое выражение военного плана". Придавать военному плану "финансовое выражение" составляло во всех армиях обязанность военного министерства, а в Австро-Венгрии даже трех военных министерств. На них же падала защита военных бюджетов перед представительными учреждениями, как органов, ответственных за это по конституции.

Однако, во всех армиях в составлении военного бюджета генеральный штаб претендовал на первенствующую роль, вступая в горячие бои на этом фронте с военным министерством. Мы видели эти схватки в австро-венгерской армии, слышали горячие речи Конрада в защиту "своих" больших и иных программ, его просьбы об отставке и иные решительные шаги. Перед нами прошли просьбы Конрада о допуске его к защите бюджета, в изъятие из конституционных правил, если не с решающих" голосом, то, по крайней мере, на правах эксперта, наравне с начальником морского отдела. Вспомним, что начальник генерального штаба, добившись приказания Франца-Иосифа совету министров выслушать программу Конрада, выступил с ней на этом совете. Одним словом, генеральный штаб доказывал необходимость своего самого близкого участия в составлении, обсуждении и защите военного бюджета. Как мы знаем, в Германии военный бюджет также составлялся и проводился военным министром, и начальник генерального штаба не всегда успевал в проведении своих предложений по военному строительству. Всем известна судьба доклада Людендорфа 1912 года о создании трех новых корпусов. Военный министр, как сообщает нам канцлер Бетманн, нашел возможным отказаться от предлагаемой начальником генерального штаба меры, и указанных трех корпусов потом не хватило под Марией.

В каждой армии можно было наблюдать бои за военный бюджет не только в правительственных органах, но прежде всего внутри военного ведомства. Всюду генеральный штаб выступал со "своей" программой военного строительства, даже придавая ей цифровое выражение — как мы это видели на примере австро-венгерского генерального штаба.

Отрицать какое-либо участие генерального штаба в составлении военного бюджета, конечно, нельзя и даже немыслимо. "Мозг армии" и должен оставаться таковым. Все основные предложения по военному плану не только могут, но и должны делаться генеральным штабом. Но не его обязанность подводить детальную экономическую базу под военный план, давать финансовую оболочку ему — это входит в круг ведения хозяйственных органов военного ведомства, иными словами, прежнего военного министерства. Нам, конечно, могут сказать сейчас же, что такая работа генерального штаба сведется к прежнему "фантазированию", к постройке "карточных домиков", к игре "в разбойники или солдатики". Так оно было и будет, если генеральным штаб в своих основных предположениях не будет учитывать экономической мощи государства, не будет задаваться "реальными" программами, не будет себя считать обязанным входить в обсуждение хозяйственной жизни страны. Но мы и раньше предупреждали против таких уклонов, а ныне лишь снова укажем, что такой работы современного генерального штаба не признаем.

Считаем его обязанностью дать импульс военному бюджету, который в деталях будет проработан в хозяйственных органах, при чем в процессе этой проработки будут внесены, по согласовании с генеральным штабом, те или иные поправки, и в окончательном виде военный план поступает на обсуждение в правительственные органы от того органа или лица военного ведомства, которое ответственно перед правительством по конституции.

Мы не видим необходимости участия начальника генерального штаба ч защите военного бюджета в правительственных органах, как этого требовал для себя Конрад, ибо, при нормальном течении дел в недрах самого военного ведомства, лицо, защищающее военный бюджет, также должно его отстаивать, как и сам начальник генерального штаба. Конечно, если в самой машине военного управления будут скрипеть колеса, если между генеральным штабом и хозяйственным органом управления будут идти непрерывные бои, тогда генеральному штабу, может быть, и придется выступить на защиту своих отдельных положений, но, как принцип, выдвигать свою военную роспись расходов, свою "большую" или иную программу но следует.

Никогда не нужно забывать, что "военное искусство политике не указ", а военный бюджет есть дело не только чисто военное, но и политическое, и прежде всего экономическое. Мы слышали как министры Австро-Венгрии благодарили начальника генерального штаба за "его" программы, оставив за собой право их принятия и дав ему понять, что это прежде всего дело правительства, а не генерального штаба. "Мозг армии" не должен вылезать из своей черепной коробки.

На этом мы кончаем наше краткое повествование о влиянии экономической силы на войну. Не знаем, удалось ли нам ясно показать всю глубину этого влияния, но ее гораздо ранее нас уловил Энгельс.

"В какой степени ведение войны зависит... от производительных сил и средств сообщения собственного глубокого тыла, как театра военных действий, — поучает Энгельс, — на этот счет может просветить в наши дни... всякий честолюбивый унтер-офицер".

"Одним словом, — продолжает он, — везде и всегда экономические условия и ресурсы помогали "силе" одержать победу, без которой она перестает быть силой, и кто хотел бы реформировать военное дело, руководствуясь противоположной точкой зрения... тот но мог бы получить ничего, кроме тумаков"...

Глава XII. Внутренняя политика и генеральный штаб

Экономика и политика. — Учет генеральным штабом влияния экономики на политику. — Внешняя и внутренняя политика, их соотношение между собой и экономикой. — Война — производное экономики. — Внутренняя политика определяет характер войны — мысли Ленина. — Война подытоживает внутреннюю политику. — Армия — отражение государственности. — Политическое лицо армии и внутренняя политика. — Мысли Конрада о политической подготовке военнообязанных до поступления в армию. — Национальный вопрос и армия. — Социальное движение и армия. — Пресса и генеральный штаб. — политическая работа в армии. — Единая политика в армии и в стране. — Особые политические органы в армии. — Роль командного состава в политической работе в армии и требования, предъявляемые к командному составу. — Дисциплина. — Дислоцирование армии. — Роль генерального штаба во внутренней политике государства. — "Принципиальное невмешательство" генерального штаба во внутреннюю политику и его изнанка. — "Национальные советы обороны" и их роль в ведении войны. — Генеральный штаб получает ориентировку во внутренней политике от государственного органа, подготовляющего и ведущего войну. — Роль особого политического органа в армии. — Генеральный штаб и пресса. — И. П. Лебедев и А. Свечин о значении внутренней политики в подготовке к войне. — Пророчество Блиоха о причинах прекращения мировой войны.

К одной из глав мы бросили обвинение генеральному штабу в том, что им неясно понимался фундамент "политики" и таковым признавались чувства, идеи и т. п. данные, являвшиеся производными от чего-то "первичного", исчезавшего из круга понимания "полубогов".

"В зависимости от характера производительных средств изменяются и общественные отношения производителей друг к Другу, изменяются отношения их совместной деятельности и их участия во всем ходе производства" говорит Маркс. "Общественные отношения производителей, — продолжает он, — меняются, следовательно, с изменением и развитием материальных средств производства, т.е. производительных сил. Отношения производства в их совокупности образуют то, что называется общественными отношениями, обществом и при том обществом, находящимся на определенной исторической ступени развития, — обществом с определенным характером".

В другом месте Маркс указывает, что "в общественном производстве своей жизни люди наталкиваются на известные необходимые, от их воли независящие отношения — отношения производства, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих отношений производства составляет экономическую структуру общества, реальную основу, на которой возвышается юридическая и политическая надстройка".

"Правовые и политические учреждения складываются на почве фактических отношений людей в общественном процессе производства" — делает вывод Маркс.

Развивая его ученье, Плеханов дает нам следующую ориентировку. "Всякая данная ступень развития производительных сил, — говорит он, — необходимо ведет за собой определенную группировку людей в общественном производительном процессе, т.е. определенные отношения производства, т.е. определенную структуру всего общества. А раз дана структура общества, не трудно понять, что се характер отразится вообще на всей психологии люден, на всех их привычках, нравах, чувствах, взглядах, стремлениях и идеалах. Привычки, нравы, взгляды, стремления и идеалы необходимо должны приспособиться к образу жизни людей, к их способу добывания себе пропитания. Психология общества всегда целесообразна по отношению к экономии, всегда соответствует ей, всегда определяется ею".

В другом месте Плеханов учит, что "данным состоянием производительных сил обусловливаются внутренние отношения данного общества. Но ведь этим же состоянием обусловливаются и внешние его отношения к другим обществам. На почве этих отношений у общества являются новые нужды, для удовлетворения которых вырастают новые органы. При поверхностном взгляде на дело взаимные отношения отдельных обществ представляются, как ряд "политических" действий, не имеющих прямого отношения к экономии. В действительности, в основе междуобщественных отношений лежит именно экономия, определяющая собою как действительные (а не внешние только) поводы к междуплеменным и международным отношениям, так и их результат. Каждой ступени в развитии производительных сил, — заключает Плеханов, — соответствует своя система вооружения, своя военная тактика, своя дипломатия, свое международное право".

Позволили себе напомнить это учение об "экономии", как "первичном" в отношении единичных личностей и целых обществ, дабы читающий наш труд сам сделал вывод, насколько генеральный штаб бросал поверхностный взгляд на дело и расценивал взаимные отношения сил в государстве, как ряд "политических" действий, не имеющих прямого отношения к "экономии". Если бегло просмотреть сказанное выше о внутренней политике, в расценке ее генеральным штабом, то все предлагавшиеся им меры сводились к прямому исправлению психологии общества или партий, но никак не затрагивали экономическую структуру, на основах которой складывались внутри их отношения. Для штабов был совершенно непонятен происходивший в Европе процесс развития производительных сил, а, вследствие этого, перелом в психологии населения государства. В Германии этот перелом более всего выявлялся в социальном движении, а в Австро-Венгрии на ном обострялась национальная вражда, идя нога в ногу с тем же развивающимся классовым движением. Правда, мы слышали, что Конрад говорил о постепенном росте национальностей монархии, но он отождествлял это с развивающейся у них культурой, образованием, но отнюдь не с экономическим бытом. В новой психологии общества — классовом расслоении его, бывший начальник генерального штаба видел лишь силу разрушающую, но не созидающую государство, оказываясь в этом в полном единомыслии с Бисмарком, с Мольтке, и, наконец, ныне с Людендорфом, да и не только с ними одними, а и с более широким кругом буржуазных политиков и генералов. Не знаем, ясно ли мы передали свою мысль, что для правильной ориентировки во внутренней политике, во внутренних отношениях в государстве необходимо глубоко вникнуть в те отношения производства, кои в данное время существуют, а равно уяснить и тот процесс их развития, которым они пойдут в будущем. Только на этом основании должна быть начертана так называемая "политическая программа", необходимая ныне для ведения войны.

В нашей современной литературе на этот вопрос уже установился вполне определенный и здоровый взгляд. А Свечин в "Стратегии" пишет, что "поскольку в основе каждой программы (политической; Б. Ш.) лежит экономические интересы, и экономика является основой развития исторического наступления, мы можем видеть в политике "концентрированное выражение экономики". Мы не ссылаемся на остальные труды нашей. военной литературы, ибо полагаем, что достаточно и сказанного из основной работы по стратегии.

Хотя о внешней политике мы обещали говорить несколько ниже, однако, здесь считаем нужным сказать несколько слов о соотношении ее с внутренней политикой государства. Выше было приведено учение, что данная ступень развития производительных сил ведет за собой определенную группировку людей, обществ, и она же определяет внешние отношения к другим государствам. Иными словами, из внутренних отношений в государстве должны происходить и внешние линии его общений с соседями. Одно тесно связано с другим, и нарушение этой связи обычно ведет к неудачам на том или ином фронте. Основание, база как для внутренней, так и для внешней политики одна и та же — данная ступень развития производительных сил общества.

В наши дни немыслима здоровая внешняя политика государства, которая бы не отвечала интересам движущих сил его населения. Если противоположное очень часто бывало в истории, то за такой политикой рано или поздно, но также закономерно следовало крушение внутренней политики. Можно было бы много привести этому примеров. Мы ограничимся затронутыми нами выше эпохами. Внешняя политика Наполеона потерпела крах, когда во Франции ужо не было к ней сочувствия, когда она расходилась с интересами французской буржуазии и крестьянства, движущих сил государства. Наконец, империалистическая война на стороне серединных государств на четвертом году встречалась явно враждебно понявшими всю бессмысленность бойни трудящимися массами Германии и Австро-Венгрии, в последней к тому же с обострением национальной борьбы. Захватнические стремления буржуазных классов в этих государствах разбились о новую психологию трудящихся масс, созданную экономическими условиями.

Философ войны Клаузевиц, подчиняя войну политике — внешней, вводил непременным условием, чтобы она (политика) была представительницей всех граждан, чтобы внутренние интересы последних были уравнены, т.е., иными словами, считал войну возможной, когда внутри все спокойно.

Мы слышали, как бросивший ему несправедливый упрек Людендорф ныне с горячностью доказывает необходимость теснейшей связи внутренней и внешней политики, а его вдохновитель — Краусс, да и герой нашей повести Конрад, признают, что только здоровое внутри государство может вести сильную и активную внешнюю политику.

Мы понимаем бывшего начальника австрийского генерального штаба, когда он заявляет нам, что внутренняя и внешняя политика монархии тесно переплетались, ибо, по существу дела, особенно для Австрии, и не могло быть иначе.

Таким образом, считаем необходимым присоединиться к мыслям Краусса, что "сильная политика проводится только полным сил государством. Сила и мощь государства основываются на его внутренних соотношениях".

В наши дни всякому известно, что "война есть продолжение политики иными средствами", что "война есть не только действие политическое, но она просто настоящее орудие политики". Эти мысли Клаузевица ныне являются общепризнанными, а потому считаем излишним это доказывать. Для нас сейчас интереснее осветить мысль, что война также есть "надстройка" экономики, как и "политика". Хотя война в этом освещении не всюду еще признается, но происхождение ее от "политики" твердо усвоено во всех странах, в особенности после первой мировой встряски.

Глубокий пацифист Нидти заявляет: "Война и сражение суть две разные вещи. Сражение-факт исключительно военного характера; война же — главным образом политический акт. Война не решается одними военными действиями".

Еще задолго до мировой войны военный писатель Пузыревский свидетельствовал, что "война не ведется для доказательства знания отвлеченных академических истин) а ради известных политических целей".

С Марксом "политика" из самодовлеющей области жизни человечества превратилась в "надстройку" экономики, а за ней последовала и война. Говорить о влиянии политики на войну и забывать при этом данную ступень развития производительных сил-нельзя. "Период чисто политической демократии кончается и его сменяет таковой социальный" писал Жорес в своей "Новой армии".

Ленин определял, что "война не случайность, не "грех", как думают христианские попы (проповедующие патриотизм, гуманность и мир не хуже оппортунистов), а неизбежная ступень капитализма, столь же знакомая форма капиталистической жизни, как и мир".

Признавая "политику" надстройкой экономики, Ленин говорил: ".война есть не только продолжение политики, она есть суммирование политики".

Не останавливаясь дальше над доказательством этого, мы вернемся к внутренней политике.

Признавая, что таковая должна быть "поверенным" всех граждан, "внутренние" интересы которых уравнены, философ войны Клаузевиц приходил к выводу, что характер войны определяется политикой, разумея под таковой внешнюю. "Весь план войны непосредственно вытекает из политического бытия обоих воюющих государств и из их отношении к другим державам", — писал он.

Этим принципом и руководствовались до мировой войны при определении се характера в эпоху "органическую", как можно ее определить. В это время в Европе еще лишь накапливались силы для тех "критических" дней, кои не миновали и ныне.

После франко-прусской войны 1870-71 г.г. и Парижской Коммуны наступил "политический застой", завершивший эпоху образования европейских национальных государств. Однако, при наружном спокойствии, в капиталистическом обществе накапливался антагонизм, с одной стороны, а с другой, росли силы социального движения. Правящие классы европейских государств стремились сгладить образовывавшиеся трещины как в международных, так и внутренних отношениях. Революция 1905 года в России и русско-японская война всколыхнули не только государства Европы, но и всего мира. Всюду на Западе Европы социальное движение усилилось, но до открытой схватки с правительством, как это было в РОССИИ, оно не дошло. Революция 1905 года в России была задушена, найдя все же отклик на Востоке — в Турции, Персии и Китае.

Мировая война усилила революционное движение и перевела нас из периода "политического застоя" в эпоху "критических дней".

Мы уже отметили, что во времена "политического застоя" война получала свой характер в зависимости от внешней политики, как о том и писал Клаузевиц, сводя внутреннюю политику борющихся государств именно к состоянию "застоя".

В наши дни картина резко меняется. Выше отмечено, что внешняя политика нормально должна протекать из внутренних отношении, складывающихся в государстве... Всем, конечно, известно, что государства современной политической карты переживают внутри себя "критические" дни и что говорить о внутреннем их "политическом застое" не приходится.

В этих видах мы отходим от формулировки Клаузевица и всецело останавливаемся на мыслях Ленина, которые были приведены в начале настоящей главы и кои мы ныне повторяем.

Ленин учит, что "характер войны и успех ее больше всего зависит от внутреннего порядка той страны, которая в войну вступает, что войне есть отражение той внутренней политики, которую ведет данная страна (курсив наш; Б. Ш.). "Все это неизбежно отражается на войне" — заключает Ленин.

Учтя вышесказанное о характере нашей эпохи, вполне понятны выводы Ленина. Внутренняя политика как своей страны, так и противника прежде всего определит нам характер войны и покажет, насколько можно расчитывать на успех.

Для марксиста такое понимание соотношений внутренней политики и войны было всегда ясным, начиная с самого Маркса. Ныне, после пережитых бурь мировой войны, даже из уст таких людей, как Краусс, Людендорф, мы также слышим откровения о довлеющей роли внутренней политики во внешних отношениях государства и ведении войны. Поэтому, по справедливости, не можем отказать герою нашей повести Конраду в его правильных суждениях о необходимости для успеха на внешнем фронте прежде всего оздоровить внутреннюю политику Австро-Венгрии. Воспитанные в "органическую" эпоху, представители генерального штаба иных стран внутренний порядок в стране считали, как постоянную величину в ведении будущей войны, заявляя о своем "принципиальном" невмешательстве в дела внутренней политики, и связывали войну главным образом с внешними отношениями государства. Даже Конрад временами не был чужд установившейся традиции.

В нашей литературе А. Свечин в своем труде "Стратегия", указав, что "значение здоровой внутренней политики для ведения войны сознавалось уже в древности", приходит к выводу, что "значение тыла, а вместе с ним и внутренней политики в настоящее время, по сравнению с прошлым, сильно возросло; его влияние увеличилось и умножились испытываемые им во время войны напасти. Тыл теперь часто поддается первым разложению... Успех на войне ныне возможен лишь при высокой дисциплине тыла. Поддержание дисциплины в армии ложится в первую очередь, помимо сознательности солдат, на кадры армии — ее командный состав. Поддержание дисциплины тыла — дело кадров народа, органов его гражданской власти".

В другом месте А. Свечин указывает, что "внешняя политика представляет продолжение внутренней, и потому является далеко несвободной в своих комбинациях".

Полагаем, что после всего сказанного значение внутренней политики, как фактора, прежде всего определяющего характер войны, для нас станет ясным и неопровержимым.

Мы бросили обвинение генеральному штабу в его политической безграмотности, ибо, как видно было выше, уже двадцать лет спустя после начала "политического застоя" Бисмарк вел бои с развивающимся социальным движением, а в Австрии национальные конфликты нарастали с каждым днем. "Критические" дни стучались в двери до мировой войны и пора было выходить из "политического застоя", но для этого нужны были крупные шаги по внутренней политике, а не рекомендация пресловутого § 14.

Ленин учил нас, что "вопрос о том, какой класс вел войну и войну продолжает, является важным вопросом". Действительно, что же иное могла посоветовать западноевропейская буржуазия и царизм, как не § 14 с его репрессиями. И с этой точки зрения необходимо расценивать взгляды руководящих военных кругов на внутреннюю политику.

Мы просим хорошо запомнить эти слова тов. Ленина, так как они будут служить отправными в наших странствованиях по канцеляриям буржуазного генерального штаба.

Рассчитывая на "политический застой" внутри государства или обещая "реформы" во внутренней политике после "победы" на внешнем фронте, правительства государств эпохи империалистической войны оказались выбитыми из колеи, когда внутри их наступили "критические дни", когда внутренняя политика властно заявила о себе.

Началось искание новых путей, кончившееся в экономически потрясенных войной странах революционными вспышками. Считаем, что определенная политическая программа внутренней жизни государства должна быть всегда налицо, но она не может считаться твердо установленной заранее и в ходе войны неизбежно подвергнется изменению. Ленин говорил: "война есть не томно продолжение политики, она есть суммирование политики". Так непосредственно одно явление влияет на другое. Политика руководит войной, но она же черпает из нее и те новые направляющие для себя линии, по которым необходимо следовать.

Такой связи не уловили ни признанные политики мировой войны, ни "полубоги" в мундире генерального штаба, ныне лишь постепенно доходящие до выводов, сделанных Лениным.

Если представители генерального штаба на словах пытались отгораживаться от внутренней политики государства, то в вопросе об армии они считали своей первейшей и главнейшей обязанностью предъявлять к той же политике такие требования, которые бы способствовали усилению вооруженной силы страны.

Перед нами прошло несколько начальников штабов и полководцев, и все они старались создать для войны нужный инструмент, что вполне понятно без дальнейших наших пояснений.

Мы намеренно проследили взгляды на армию со времен Великой Французской Революции и до наших дней. Перед нами прошла и "солдатская" армия Наполеона, и классовая армия кадровой системы, так именуемый "вооруженный народ", и, наконец, мы слышали современные взгляды на армию.

Тот или иной тип армии существовал при определенных внутренних отношениях в государстве и затем воспитывался внутри себя.

Едва ли нужно повторять и доказывать, что "армия — отображение с общества". Мы видим, как Наполеон стремился создать нечто обособленное и потерпел крушение в своих попытках. Нами подробно была приведена критика Энгельсом прусской военной системы или, в сущности, взглядов Мольтке (старшего), и критику эту можно смело распространить на германскую армию на пороге мировой войны. Нами была показана армия Конвента, и, наконец, мы подробно останавливались на австро-венгерской системе. Все эти армии отражали собой определенную государственность, и в этом отношении начальник австрийского генерального штаба был глубоко прав, говоря, что армия Габсбургов должна являть собой сколок с лоскутной монархии, а не строиться наподобие германской.

Если даже такой консервативный в мышлении полководец, как Людендорф, заявляет, что армия и народ — синонимы, то, следовательно, на возрождение в будущем типа "солдатских" армий рассчитывать ни в коем случае нельзя.

На примере Конвента мы видели, что армия была с народом, ибо вся социально-экономическая политика Конвента шла по желанию народа.

Разбирая прусскую военную систему, Энгельс доказывал, что прусское правительство было далеко от осуществления идеи вооруженного народа, а создавало армию, послушную его внутренней политике и внешним завоеваниям. Наконец, Конрад хотел иметь также "единую" армию, которая ярко выражала бы идею габсбургской монархии. Мы слышали, как Мольтке был намерен даже в воспитательницы немецкой нации дать не кого иного, как армию, пропустить весь германский народ через казарму.

Если вспомним "слова тов. Ленина, что "вопрос о том, какой класс вел войну... является важным вопросом", то для нас станет вполне понятным стремление прославленного начальника германского генерального штаба создать армию, соответствовавшую внутренней политике Пруссии, да он и сам не скрывает этого, заявляя, что "мы не можем обойтись без армии... во внутренней политике — в целях воспитания нации", а потому в армию не должны допускаться "худшие" элементы, которых Мольтке не хотел даже воспитывать, настолько они были опасны для режима "политического застоя" в Германии, поклонником которого был "молчальник" фельдмаршал.

Герой нашей повести, — Конрад, мыслил себе несколько иначе "вооруженный народ". Сильна своей моральной сплоченностью. Это свойство армии учитывалось всегда всеми полководцами, и на "моральные" качества армии все они обращали особое внимание, думая даже армией воспитать нацию. В противоположность таким взглядам начальник австрийского генерального штаба требует, чтобы общество поставляло ему в армию уже политически воспитанных граждан. На этом главным образом обосновываются его требования к внутренней политике государства.

Поклонник "вооруженного народа" — Конрад, как увидим ниже, задавался даже мыслью о переходе в Австро-Венгрии к милиционной системе строительства вооруженных сил, как наиболее отражающей "вооруженный народ". Однако, по тем же условиям внутренней политики, преследуя интересы династии и господствующих классов монархии, начальник генерального штаба вынужден был сдать милицию в архив, продолжая оставаться на кадровой системе армии, но с возможно большим пропуском через нее военнообязанных.

Учитывая особенности государственного устройства империи, Конрад справедливо замечал, что на нее не может быть надет военный прусский мундир, а необходимо сшить таковой по мерке Австро-Венгрии. Причину этого он видел в той внутренней политике, которая больше всего довлела в государстве на берегах Дуная.

Нами отмечалось, что для Австро-Венгрии наступили "критические" дни, на протяжении которых горела и все больше разгоралась национальная вражда, а затем с каждым днем углублялось и классовое расслоение.

Этими двумя факторами определялась внутренняя политика, следовательно, и политическое настроение армии Габсбургов. Мы снова отмечаем, что за всем этим Конрад, конечно, не видел экономической базы, а усматривал лишь ее надстройку — психологию борющихся национальностей и партий.

Лечить армию, которая была больна политически, по мнению Конрада, необходимо было извне, т.е. соответствующим переломом психологии военнообязанных до поступления их в армию, а затем продолжать эту работу в самой армии. В этом видны противоположные и более правильные методы подхода к разрешению вопроса, нежели у Бонапарта или Мольтке (старшего), желавших сделать воспитательницей нации казарму.

Однако, австрийский начальник генерального штаба отнюдь не был склонен последовать за Энгельсом и не думал круто менять внутреннюю политику правящих классов, а во внешней вступал на путь завоеваний. Австрия должна остаться Австрией, с ее политикой абсолютизма, с ее захватническими планами на внешнем поле, а для этого необходима крепкая и единая армия. Наличие такой армии ставится Конрадом первейшей задачей для государства, и ради этой цели можно ввести и параграф 14, и разогнать кабинет министров, и принять самые репрессивные полицейские меры" и т.д., и т.п.

Если Конрад признавал "равноправие" отдельных национальностей как в армии, так и в государстве, то только как необходимую уступку требованиям жизни, выдвигая сейчас же предложения бороться с требованиями оппозиции отдельных национальностей по расширению прав.

Читающий эти строки знает, что социально-экономическая политика буржуазных правящих слоев монархии резко расходилась со стремлениями отдельных национальностей государства и трудящихся классов. Понятно. без дальнейших пояснений, что армия была частично не с правительством, и отражала в себе те внутренние противоречия, которые существовали в монархии.

Таким образом, мы устанавливаем: 1) современная армия не живет вне внутренней политики, 2) армии — слепок с государства, 3) политическое настроение армии требует особой над собой работы, идентичной с проводимой внутренней политикой в государстве; 4) не армия воспитательница общества, а, наоборот — общество воспитывает армию.

Австро-венгерская армия является интересной попыткой разрешения рукой буржуазии принципа самоопределения национальностей. Если вспомним все рассуждения Конрада по этому вопросу, то увидим тот же путь противоречий, которым он вообще следовал, трактуя одновременно об "единстве" армии и "равноправии" национальностей в государстве и в армии. Истинного равноправия ни в стране, ни в системе вооруженных сил начальник австрийского генерального штаба не хотел. Нельзя, конечно, отрицать справедливости его доводов о необходимости единого "служебного языка", который должен приниматься национальностями в крупных войсковых очертаниях, а не проникать до наименьших соединений, сведя почти на нет значение "родного" языка. Затем чуждый национальной части командный состав, на чем настаивал Конрад, не будет способствовать соответствующему ее политическому настроению, так как всегда может допустить ошибки в отношении чутко настроенной национальности. При всем сказанном главный залог успеха в образовании национальных частей лежит прежде всею, конечно, в отвечающей самоопределению национальностей внутренней политике, проводимой в государстве. Политика Габсбургов была далека от этого и настолько к началу мировой войны безнадежна, что известный Чернин выражал сомнение, можно ли было вообще говорить о выздоровлении "больного человека", каким была Австро-Венгрия. Она уже давно вышла из "политического застоя" внутри себя, и не "старомодными" методами буржуазия могла спасти это разваливающееся государство, а с ним и армию. Переход в "небытие" как первого, так и второй был предопределен уже до мировой войны, и старания начальника генерального штаба задержать этот процесс можно было заранее считать бесплодными.

С середины XIX века в истории Европы социальное движение выступает выпукло на арене общественных отношений. Мы слышали, как Мольтке (старший) пугал ужасами Парижской Коммуны и рекомендовал спасать армию от "худших" элементов. Развивающееся с каждым годом социальное движение вносило беспокойство в умы буржуазных политиков и начальников генеральных штабов, видевших, что движение захватывает и армию. 1905 год в России показал на примере, что вооруженная сила не является уже столь надежным орудием в руках буржуазии, как это было ранее. Поэтому начальник австро-венгерского генерального штаба неустанно твердит об опасностях революционной пропаганды, разлагающей армию. В социальном движении Конрад видел лишь силу, лишающую армию Габсбургов се военных доблестей. Трудно, конечно, от начальника генерального штаба, представлявшего собою господствующий класс, требовать иного мышления. Для него непонятно было, что "рабочий социализм таит в себе громадный запас моральных сил", как это предрекал Жорес в своей "Новой армии". По мнению Конрада, социализм, как раз наоборот, разрушал моральные устои армии. Нам, пережившим героическую эпоху Красной армии во время ее революционной борьбы, незачем, конечно, доказывать и развивать мысли Жореса, они ясны и без доказательств.

Одним из средств борьбы как со стороны капиталистических правительств, так и оппозиционно настроенных к ним национальностей и различных партий служила пресса. Это могучее орудие во внутренней политике широко использовывалось обеими сторонами, и мы слышали, как Конрад рекомендовал его правительству Франца-Иосифа.

Оппозиционная печать старалась всеми мерами вскрыть язвы государственного режима, а затем его органов, к числу которых относилась и армия. Со стороны правительственных кругов такое направление печати встречало резкий отпор как в цензуре, так и в соответствующих органах печати. Думается, что не следует дальше развивать этот вопрос, ибо он ясен и без нас.

Мы отметим лишь одно общее явление для всех генеральных штабов — это наличие в их руках общегражданской печати со специальной задачей соответствующего направления общественной мысли о необходимости вооружения, открытая проповедь милитаризма. Одним словом, "мозг армии" пытался и этим путем оказывать влияние на внутреннюю политику, в то же время цинично заявляя о своем "принципиальном" невмешательстве в жизнь страны. Мы еще вернемся к этому вопросу, а здесь отметим, что не всюду линии мышления и поведения генерального штаба во внутренней политике государства совпадали с таковыми у правительства последнего. Отсюда мы слышим обвинения генерального штаба в вырождении в "касту", в образовании особой "военной партии". Герой нашей повести — Конрад, протестует против таких нападок на австро-венгерский генеральный штаб, и в частности на него лично, однако, слава лидера "военной партии" упорно держалась за границей за начальником генерального штаба Дунайской империи и, пожалуй, но без оснований.

Мы останавливались до сих пор на явлениях общественной жизни Австро-Венгрии, направление которых, в желаниях буржуазного класса должно было составить обязанность всех политических его деятелей. Но, кроме этого, в самой армии должна вестись работа по противодействию тем влияниям, кои подрывали власть буржуазных классов.

Такая работа заключалась: 1) в политической работе в армии; 2) в особых мерах по подбору командного состава армии, 3) во внедрении в армию воинской дисциплины; 4) в соответствующем дислоцировании армии.

Политическая работа велась, собственно говоря, всегда в каждой армии. Мы видели ее в армиях Конвента, она же проводилась в армии Наполеона в смысле вытравливания из солдата всякого интереса к внутренней жизни страны. Под "воспитанием" в "послушании" не только солдатской массы, но через нее и всей нации Мольтке (старший) фактически старался провести известную политическую программу, что оставалось принципом в прусской армии до порога мировой войны и, наконец, Конрад требовал этой работы не только в армии, но и во всем государстве в духе "единства" последнего.

Нет слов, что в "органическую" эпоху эта политическая работа была более легкой, но с приближением "критических" дней вопрос о надлежащем руководстве его становился все острее и острее.

В "солдатской" армии Наполеона и заступившей ее армии "псевдовооруженного народа" внутренняя политика находила себе отражение или в культе солдатских добродетелей, или же в "послушании" господствующему буржуазному классу, в каких направлениях и велась политическая работа.

Проводником последней должен был быть никто иной, как командный состав, принадлежавший целиком или к плеяде "героев", или же к господствующему классу. Связанный классовыми интересами с проводимой правительством программой внутренней политики в стране, командный состав безоговорочно внедрял ее в армию.

В революционную эпоху Конвент не обладал таким командным составом, и возложение на него политической работы в армии могло повести лишь к отрыву армии от революции и прямой угрозе последней. Проводя определенную социально-экономическую политику, передовая партия революции-якобинцы, стремилась к спайке армии с пародом и постепенную работу в армии вела через особые органы.

Критические дни для Австро-Венгрии наступили ранее, чем для Германии, и в толще армии они отражались как в зеркале. Командный состав армии Габсбургов терял свой авторитет в толковании солдатской массе событий внутренней политики, ибо таковая шла далеко не в интересах отдельных национальностей страны. Да и сам командный состав оказался втянутым в борьбу, близко принимая к сердцу интересы той национальности или того трудящегося класса, из недр которых он вышел. Опираться на такой командный состав в политической работе в армии Конрад не признавал возможным и требовал: 1) его смешения, дабы уничтожить ультранационалистические тенденции в отдельных частях, 2) классового подбора и 3) повышения моральных качеств.

Таким образом, представители правительства Габсбургов уже не могли оставить в руках своего командного состава дело политического воспитании армии, и начальник генерального штаба искал выхода не только в вышеуказанных мерах, но в политической работе вне армии, считая это более важным. Он, может быть, инстинктивно сознавал, что проводить особую политическую пропаганду в армии от таковой же во всей стране нельзя. Отчаявшись в советах выправить внутреннее состояние монархии, Конрад оказывался готовым даже завязать войну на внешнем фронте, лишь бы спасти династию, "единое" государство и свое любимое детище — армию.

Осуществление идеи "вооруженного народа" возможно лишь при внутренней политике, опирающейся на трудящиеся массы. Последние являются воспитателем своих вооруженных кадров, а не наоборот. Иными словами, та задача, которую пытался разрешить буржуазный генеральный штаб, должна быть решена от обратного.

Принципиально нужно признать, что командный состав армии является проводником внутренней политики в армии. Однако, в этом нельзя придерживаться неуклонно голого принципа. Прежде всего, должна быть гарантии единства политической работы в армии и в стране. В направлениях политической работы в армиях Конвента мы видели один путь, который требовался обстановкой, но который не исключал работы командного состава, а лишь направлял ее. В армиях "солдатских" и "буржуазных" перед нами прошел путь "воспитания" нации через армию при помощи командного состава, и мы видели, что в Австро-Венгрии, с приближением "критических дней", этот путь казался негодным начальнику генерального штаба.

Автор настоящего труда не намерен ставить читающего в положение богатыря на перекрестие дорог, раздумывающего о выборе пути к истине. Мы предлагаем крепко держаться принципа единой политики а армии и в стране, тесной связи между последними, для чего считаем необходимым наличие особою органа, проводящего это единение, рука об руку с которым должен работать командный состав армии.

Что для такой деятельности командного состава необходимы соответствующая его политическая подготовка, его моральный авторитет, основанный не только на "беспрекословном", но и на сознательном "послушании", об этом говорить много не придется, ибо ясно и без нас. "Людям, требующим себе полной политической и социальной свободы, нельзя навязывать послушание, дисциплину и даже патриотизм в их устарелых формах" — справедливо говорит Жорес. От командного состава современной армии требуются иные методы завоевания авторитета, чем в старых буржуазных армиях, генеральные штабы которых боялись отойти от традиционно установленных средств и искали выхода в строгости и безоговорочной дисциплине. Видя, что нападки имеют за собой основания и стремясь поддержать падавший авторитет командного состава, генеральный штаб пытался охранить его извне от нападок общества и прессы. Учитывая это, им вносились предложения соответствующего политического и морального подбора командного состава, но коренное излечение лежало не в этом.

По понятным причинам, мы не можем подробно останавливаться на вопросе дисциплины, так как это расширило бы рамки нашего труда. Нет сомнения, что укрепление дисциплины необходимо во всякой армии, но только в наши дни должны быть и соответствующие к этому методы.

Раньше высказывалось, что вопрос дислоцирования армии также тесно связан с внутренней политикой, и отмечалось, что ее требования сталкиваются с чисто военными требованиями быстрой боевой готовности армии. В сущности, такой вопрос остро дает себя чувствовать там, где, по мнению Мольтке, в наличии в населении "худшие" элементы, которых нельзя вооружать, где армия оторвана от страны и предназначена для защиты политики буржуазных слоев населения. В здоровом же государственном организме и здоровой, вследствие этого, армии должны превалировать интересы боевой готовности вооруженных сил, а не их ослабление. Только в таких странах возможно исчерпывающее осуществление идеи "вооруженного народа".

Нам вправе бросить упрек в том, что, увлекшись рассуждениями о значении внутренней политики, мы уклонились от прямой задачи освещения в ней роли генерального штаба. Да не подумают читающие эти страницы, что литературные лавры Людендорф, Краусса и т. п. модернизованных остатков прошлого не дают нам спать. Нет... Мы не охвачены чувством зависти, но считали необходимым установить определенный взгляд на внутреннюю политику и войну, дабы легче разобраться в деяниях генерального штаба в этой области жизни.

Все сказанное выше говорит о том, что внутренние отношения государства накладывают печать на его внешнюю политику и на военную деятельность или, иными словами, в последней отражается, как в зеркале, внутренняя политика страны.

Таким образом, если внутренние отношения государства, проистекающие в свою очередь из экономической его структуры, так широко распространяют свое влияние в иные области деятельности страны, то едва ли допустимо отмежевание от них генерального штаба, того вещества, которое называется и общежитии "мозгом армии".

Если ныне можно считать твердо установленным, что "армия — слепок с общества", что "война — политический акт", а не одно военное действие, то излишне доказывать истину, что войну ведет государство в целом, а не одни его вооруженные силы, брошенные на фронт.

На приведенных выше примерах мы наблюдали и иное, когда, наоборот, вооруженные силы предназначались для побед на внешних фронтах, а тыл жил своей собственной жизнью. Но на этих же примерах мы видели как такое разделение усилий государства вело к поражениям, когда внутренние отношения выходили из рамок "политического застоя".

Если к концу XVIII века кабинетные войны отходили в область истории, и военные деятели средины XIX века возвещали нам о власти народа в делах войны и мира, то нельзя не отметить, что "народ" в их понимании отождествлялся сильным правительством, представленным обычно династией, проводившим волю господствующих буржуазных классов в стране. Одним словом, снова воевало не государство, а господствующие классы с их правительственной надстройкой.

Ныне опять слышим речи о "вооруженном народе", "вооруженной нации", "национальных армиях", о "стратегии государства" и т. п. определениях, столь же старых, как и вселенная.

Из них явствует одно, что нельзя замкнуть войну в рамки одной стратегии — достояния военных людей, ибо война есть определенный вид общественных отношений, а не одна борьба с оружием в руках на истребление себе подобных.

Между тем, уже в XIX веке начальники генеральных штабов заявляли о невмешательстве во внутреннюю политику, предоставляя бразды правления в этой области гражданской власти. Однако, в вопросах, касающихся непосредственно армии, "мозг" ее стремился распространить свое влияние и на внутренние отношения в государстве. Так как армия являлась тем "маховым колесом", без которого могла остановиться вся государственная машина, то влияние генерального штаба на внутреннюю политику заходило гораздо дальше, чем о том заявляли его представители.

Действительно, генеральный штаб не останавливался перед рекомендацией верховной власти не только таких мероприятий, которые в корне затрагивали конституцию государства, но и тех, кои должны были сказываться на подборе правительственных кабинетов и на установлении определенного режима в стране, который бы соответствовал взглядам генерального штаба.

Под лозунгом спасения армии от вредных влияний внутренних отношений, с желанием казармой воспитать нацию, "полубоги" генеральных штабов вели интриги против тех лиц, в дела которых они "принципиально" не хотели вмешиваться. Выше мы объяснили такое, на словах, "принципиальное" отмежевание от внутренней политики генерального штаба тем, что генеральный штаб, будучи по закону устраненным от внутренних дел страны, фактически оказывался в них сильно заинтересованным.

Когда внутренняя политика государства направлялась путями, не совпадавшими с начертанными генеральным штабом, в недрах последнего опозиционный дух креп все более и более, приводя генеральный штаб к активной кампании в прессе, к обработке в желательном направлении "общественного мнения", не говоря уже о тех закулисных интригах, кои были свойственны "черному духовенству" армий различных стран.

Нам не хочется приводить доказательства сказанному, они изложены в настоящей и предыдущей главах, если читающий наш труд вспомнит только фигуры Мольтке (старшего), Вальдерзее, Каприви, Конрада, самого Людендорфа и иных деятелей генеральных штабов Германии и Австро-Венгрии, а равно и "бревете" французского генерального штаба, стремившихся отправить свое правительство... в колонии.

Читатель слышал также упования Людендорфа на особого вождя народа (по-видимому, в мундире генерального штаба); он, конечно, вспомнит, что старик Бернгарди откровенно советует подобному вождю применить даже силу против масс, в виду несознательности последних.

Одним словом, и ныне, после поражений мировой войны, генеральный штаб отнюдь не хочет выпускать из своих рук внутренней политики, как не оставлял эту область жизни страны и ранее без своего влияния, лицемерно заявляя о своем нежелании вторгаться в нее.

Ход современной истории в Германии служит подтверждением сказанному, когда, во имя "спасения армии", оставленный без мундира генеральный штаб накладывает властную руку на внутренние отношения страны, действуя в духе поучений Мольтке (старшего). Да и в одной ли Германии такую позицию занимает генеральный штаб?! Она тождественна в остальных странах Западной Европы.

Если "воюет все государство в целом", как это признано всюду, то едва ли можно оправдывать наблюдавшееся ранее и ныне вторжение генерального штаба в область внутренней политики.

Мы отдали должное Конраду в его справедливых рассуждениях о том, что в конечном счете не армия выигрывает победы или терпит на войне. поражение, а сам народ и с ним весь государственный аппарат, в руках которого ныне находится руководство войной.

В предыдущих главах показано, как полководец, единый и полновластный распорядитель во время войны в былые времена, в наши дни подвергся расчленению и превратился в коллектив.

Тяжелым и кровавым опытом империалистической войны государства Европы дошли до этой истины, воздав должное наравне с героями на фронте и героям труда в тылу, беззаветно отдавшим свой пот и руки для достижения победы.

Сказанное выше о внутренней политике и ее влиянии на внешние отношения государства и войну с достаточной убедительностью, по нашему мнению, позволит положить предел власти генерального штаба, тем более, что это сделано ныне уже и без нас.

Во всех почти государствах существуют в мирное время или будут созданы с началом войны национальные советы обороны, которые и берут в свои руки управление войной в целом, следовательно, и соответствующее направление внутренней политики государства.

Правда, мы отмечали, что генеральный штаб пытался, обратившись в сверхгенеральный, опять взять полностью в свои руки дело обороны государства, но так или иначе нужно считать, что прежняя его позиция поколеблена.

Нам скажут, что, таким образом, заявления старого генерального штаба о невмешательстве в дела внутренней политики были правильны, раз автор сам исключает его работу в этой области жизни государства. Мы далеки не только от резкого отмежевания генерального штаба от внутренних отношений государства, а, наоборот, ставим необходимым условием, чтобы генеральный штаб, как орган военною управления, был всегда в курсе внутренней политики и учитывал ее при всех предположениях.

При таком разрешении вопроса мы сохраняем признанный ныне принцип управления войной государством, оберегаем его от вторжения генерального штаба, приближаем армию мирного времени к тем трудящимся массам государства, которые должны фактически во время войны вынести всю ее тяжесть, отдать для достижения победы и труд, и жизнь, наконец, мы подойдем к тому, и чему стремился и Конрад, — это к полному осуществлению идеи "вооруженного народа".

Едва ли нужно повторять, что последний сам воспитывает свои кадры мирного времени, сам политически их подготовляет, получая от них в то же время техническое обучение военному делу.

Выше было сказано, что руководство политической работой в армии должно быть передано в руки особою органа, а не составлять прерогативы генерального штаба. Трудно последнему отказаться от такого могущественного влияния, и ныне в буржуазных государствах этот орган военного управления пытается по-прежнему оказаться в роли воспитательницы нации, что рекомендовалось еще Мольтке (старшим). В современных генеральных штабах можно найти специальные отделы и отделения, на обязанности которых лежит руководство политической работой в армии. Правда, эти отделы и отделения слабы в своем составе, но само наличие их указывает на то, что генеральный штаб не склонен отречься от захваченных им прав в этой области.

Аналогичное можно сказать в отношении влияния генерального штаба на прессу. Мы ни отвергаем его обязанности следить за сохранением военной тайны и оказывать в этом давление на печать. Но в то же время далеки от собственной агитации генерального штаба, от признания за ним права давать "нужную ориентировку" прессе, от наличия у генерального штаба особого печатного органа, отражающего его точку зрения на внутреннюю и внешнюю политику страны. В этом отношении печать получает директивные указания от правительственных органов наравне с генеральным штабом, а отнюдь не от него. Дабы быть ясно понятым, мы считаем долгом пояснить, что изложенное касается общей прессы, но не специально военной, трактующей чисто военные, технические вопросы. Здесь мы не намерены надевать узду на генеральный штаб, а, наоборот, находим необходимым его централизующее военную мысль влияние.

Генеральный штаб должен занять соответствующее место в управлении осиной и в подготовке к ней, памятуя, что война есть общеисторическое явление, что она не решается одними сражениями, что, по словам Ленина, "война наших дней есть народная война" и что руководить ею может только государственная класть, а не узкоспециальный военный орган.

Самодовлеющая роль, которую занимал генеральный штаб в подготовке к мировой войне и которую пытался сохранить — оказалась настолько дурно сыгранной, что уже в ходе самой войны были приняты меры к сокращению власти "полубогов" и решительного перехода ее в руки высших государственных органов.

Современная наша литература по учению о войне, признавая безапелляционно важное значение внутренней политики в подготовке и ведении войны, правда, не доходит еще до такой ясной и решительной формулировки, которую дал Ленин, указав, что характер войны определяется внутренней политикой, или подходит к ней осторожно. Так, П. П. Лебедев в своей брошюре "Государственная оборона" говорит: "влияние на войну внутреннего состояния народов так велико, что оно может предопределить характер войны. Оно может обратить ее в обычный для недавнего прошлого вид империалистической и национальной войны, и в чисто внутреннюю революционную борьбу". Указывая далее, что "внутреннее состояние государства не может быть поставлено в подчиненное, служебное положение ни по отношению никакой другой стороны жизни народа и, в частности, задачам ее обороны", Лебедев приходит к выводу: "обратно, оно само должно быть руководящим началом для всего остального. Кто не осознает этого, тот будет наказан бесплодием в своих начинаниях, какие бы титанические усилия в них не вкладывались. Ярким примером к этому может послужить германское верховное командование в последнюю воину". Перечисляя задачи внутренней политики в деле обороны страны, в число которых "входит установление самого характера предстоящей борьбы в зависимости от этого (внутреннего; Б. Ш.) состояния", Лебедев находит, что "эти важнейшие задачи, естественно, найдут наиболее полное и обоснованное решение в том случае, если руководство им будет объединено в том же органе, ведающим подготовкой к обороне, в котором сосредоточиваются все другие стороны этого многогранного дела". Таким органом П. П. Лебедев мыслит совет обороны- государственный орган, а отнюдь не генеральный штаб.

Выше нами приводилось мнение А. Свечина о значении внутренней политики и крепкого тыла, "поддержание дисциплины которого-дело кадров народа, органов его гражданской власти". "Будущие войны, — пишет А. Свечин, — будут происходить, несомненно, в атмосфере очень острой классовой борьбы, которая создаст во всех принимающих в борьбе государствах более иди менее сильные пораженческие группировки. Значение внутренней политики отсюда вырастает в очень большой степени".

Не соглашаясь с П. П. Лебедевым в его структуре гражданского аппарата для войны: совет труда и обороны, секретариат обороны союза в делом, мобилизационный комитет и так далее, А. Свечин пишет: "нужно не подобие парламента ведомств, отражающих все центробежные стремления, каким намечается мобилизационный комитет, а генеральный штаб".

Если вспомним, что А. Свечии на генеральный штаб возлагает: "согласование, гармонизирование подготовки, столь емкой, столь разнообразной, направляющейся по стольким отдельным линиям", что генеральный штаб агенты одного целого высшего командования, то мы, по-видимому, не ошибемся в понимании А. Свечина, как снова передающего направление внутренней политики в руки генерального штаба. Между тем, по его же словам, "поддержание дисциплины тыла — дело кадров народа, органов его гражданской власти". Боимся, что мы не так поняли автора "Стратегии" и думаем, что он все же далек от того "принципиального невмешательства" во внутреннюю политику, какое проводил генеральный штаб перед мировой войной.

Мы скорее склоняемся к трактовке вопроса П. П. Лебедевым, но с более решительной постановкой его определения характера будущей войны. Без "парламента ведомств" не обойтись ныне и, во всяком случае, ни генеральный штаб", ни "доверенные агенты" не смогут его заменить и быть цементом всей подготовки страны к обороне. Цементирование ее может и должно быть производимо высшим советом государственной обороны и никаким иным органом.

Выше мы развертывали перед читателем попытки генерального штаба связать внутреннюю политику в целях обороны страны и показали, что из этого выходило.

Мы также слышали современные истины Людендорфа, Краусса и других модернизованных генералов о громадном влиянии внутренней политики и экономики на войну. Все ныне изрекают "поражающие ум" истины, между тем, коллективный труд "Будущая война", вышедший в 1898 году под вывеской Блиоха, предостерегал, что "будущая война, по всем вероятиям, прекратится не вследствие того, что большее или меньшее число крупных побед над армиями будет одержано одной из сторон, но по причине разложения военного аппарата, вследствие именно влияний экономических и социалистических".

Но для того, чтобы дойти до таких выводов, генеральный штаб должен был бы перестать быть тем, чем он был — замкнутым и кастовым военным органом.

На такое превращение генеральный штаб был неспособен, да никто и не стремился его перевоспитывать.

Когда же государством в войне стал править "сошедший с ума кадет" из рядов образцового генерального штаба, то плоды такого правления пожинает ныне Германия с различными военными оккупациями, планами Дауэса, Локарно... и еще неизвестными грядущими проектами "восстановления" германской республики капиталистическими руками, приводящими в ужас даже "самого" Людендорфа.

Глава VI. Думы о начальнике генерального штаба

А. Свечин об "интегральном полководце". — Ум Конрада — "односторонне изучающий". — Конрад -политик. — Самостоятельная политика Конрада. — Отсутствие "политического чутья" у Конрада. — Политика и стратегия в современном освещении. — Военные познания Конрада: — Конрад — "интеллектуалист". — Значение "боевого опыта". — Соразмерность цели со средствами. — Отсутствие у Конрада способности разбираться в людях. — Сильный характер, горячность и упрямство Конрада. — Отсутствие у Конрада "квадрата" Наполеона. — Работоспособность Конрада. — Его замкнутость и причины таковой. Работа в массах. — Конрад — "обыкновенный человек", член "коллектива", управляющего войной в делом.

В предыдущей главе мы более или менее подробно останавливались на теории о "полководце", так как положения ее нам будут необходимы не только, чтобы разобраться в личности Конрада) но и при дальнейшем исследовании службы генерального штаба вообще.

Мы не будем утруждать читателя изложением своей теории о полководце, ибо считаем, что классики за нас сказали все и гораздо авторитетнее, нежели бы мы стали излагать, вернее, пересказывать их мысли. Нами будут лишь отмечены некоторые мысли современности.

Вернемся к бывшему начальнику австрийского генерального штаба. Наше первое с ним знакомство не может, конечно, быть исчерпывающим, но полученное впечатление позволяет дать Конраду некоторую оценку.

Мы рассматриваем начальника генерального штаба, как "полководца", но не в старом понимании, а лишь как "мужа государственного", как члена "коллектива", который руководит войной. Набросанное нами выше свидетельствует, что мы далеки от передачи "полной свободы" в руки "полководца" в руководстве войной.

Нужно сказать, что в нашей военной литературе по этому вопросу уже имеются вполне здоровые мысли. А. Свечин в "Стратегии", говоря об "интегральном полководце", приходит к выводу, что "войну ведет верховная власть государства; слишком важны и ответственны решения, которые должно принимать руководство войной, чтобы можно было доверить его какому-либо агенту исполнительной власти".

"Наши представления о руководстве извращаются применением термина "верховный главнокомандующий", — продолжает он, — мы связываем его с лицом, которому подчиняются действующие армии и флот и которое объединяет всю власть на театре военных действий. В действительности такой главнокомандующий не является верховным, так как ему не подчинено руководство внешней и внутренней политикой и всем тылом действующих армий, поскольку ему не принадлежит вся власть во всем государстве. Стратег-главнокомандующий представляет лишь часть руководства войной... Полная мощь избранному полководцу — это устаревшая, впрочем, никогда не отражавшая какой-либо действительности формула".

Признавая необходимость объединения руководства войной на фронтах "политической, экономической и вооруженной борьбы", А. Свечин находит, что "такая задача по плечу лишь руководящий головке господствующего класса, олицетворяющей в себе наивысшую в государстве политическую компетенцию, осуществляющую верховную власть... Коллектив этой головки является интегральным полководцем".

Мы слышали, что и Клаузевиц видел в главнокомандующем полководца без приставки "верховный", а потому нами начальник генерального штаба и рассматривается как "стратег-главнокомандующий, представляющий лишь часть руководства войной".

Теория с непреложностью говорит о необходимости у полководца равновесия ума и характера, при чем как тот, так и другой должны быть и высокой степени развиты, выделяя полководца среди прочих военных деятелей.

Что касается умственных способностей Конрада, то они, безусловно, отличали его не только среди генералов австро-венгерской армии, но и начальников генеральных штабов других армий Европы. Ум полководца, по мнению Клаузевица, должен быть более пытливым, объемляющим, нежели творческим и односторонне изучающим. В первом свойстве ума — в пытливости, мы не можем отказать Конраду, но что касается широты его, то, схватывая более или менее верно военные явления, начальник австрийского генерального штаба в постановке политического прогноза не поднимался выше остальных бюрократов Дунайской империи. В этом отношении ум Конрада был именно "односторонне изучающим", мало соответствовавшим той высокой должности, которая занималась героем нашей повести.

С молодых лет Конрад усиленно занимается изучением военного дела. Широкое знакомство с историей последних войн, вплоть до посещения полей сражений, извлечение из этих войн опытных данных, постоянное размышление о войне — все это способствовало развитию умственных способностей начальника австрийского генерального штаба. Нельзя сказать, что Конрад понял и предугадал характер будущей мировой войны, — нет, в этом он не дошел до величия полководца, но что и здесь он был не ниже остальных начальников генеральных штабов иных армий, а может быть и превосходил их, сомнений быть не может.

Конрад признается нам, что он с неохотой втянулся в политическую жизнь, предварительной подготовки к которой у него не было. В этом, конечно, мы видим естественное последствие воспитания военных деятелей конца XIX века, подкрепленных к тому же взглядами Мольтке. Но, раз вступив на путь политики, Конрад смело шел вперед, выявляя в своих суждениях мысли знаменитого германского фельдмаршала. Для Конрада политика, "к сожалению", также была неотделима от стратегии, поэтому все стремления начальника генерального штаба направлялись к обезвреживанию политики. Получая указания свыше о работе в контакте с политикой, сам об этом часто повторяя, Конрад фактически стремился вести самостоятельную политику, наиболее отвечающую, по его понятиям, военному положению государства.

Мы не можем засвидетельствовать, что политические взгляды начальника австрийского генерального штаба верно схватывали, как "государственную жизнь, господствующее направление, затронутые интересы и насущные вопросы" Австро-Венгрии, так и "государственные сношения" ее с остальными государствами. Они не поднимались выше понятий убежденного монархиста, пугавшего крайностями во внутренней политике даже Франца-Иосифа и не менее смущавшего всех политических деятелей не только в Австрии, но и за границей своим воинственным настроением.

Как у Мольтке, так и у Конрада вся жизнь сосредоточивалась только в войне и в армии. Понимание войны Клаузевица было чуждо этим милитаристам. Мы не можем найти этому оправдания даже в известной политической безграмотности начальника австрийского генерального штаба, признаваемой им самим, так как философ войны не требовал от полководца учености, но верного политического чутья. Это не было дано Конраду, почему он в политических суждениях оказывался простым подголоском правых партий, а не истинным государственным деятелем, каковым должен быть полководец.

Нам могут сказать, что этого можно было не требовать от Конрада, так как по системе триумвирата политическая жизнь должна представляться не полководцем, а канцлером или министром иностранных дел, или же самим монархом. Как апостол Мольтке, Конрад верно следовал его ученью о триумвирате и толковал его в том же духе, как и германский фельдмаршал. За ширмой триумвирата у Конрада скрывалась широкая военная власть над политикой. Мы видели, как все теоретики германского толка, начиная с Мольтке, преподносят нам это могущество полководца, и лишь Клаузевиц опережал их, признавая коллективное управление войной и выставляя монарха, как необходимый атрибут успешного ее ведения. От монарха Клаузевиц требует только: "крепкую, светлую голову и сильным характер".

Не приходится говорит, что триумвират решительно провалился, как система управления войной, в империалистическую войну. Уже в течение ее на сцену выступил "коллектив" руководства войной.

Указанный нами философ войны определял и функции главнокомандующего в этом "коллективе". Признавая, что полководец должен быть "мужем государственным", Клаузевиц требовал, чтобы нее же прежде всего он оставался "полководцем", т.е. военным деятелем. Характер его работы должен быть направлен к познанию военной сущности войны, не упуская из вида и остальных се сторон. Истолковывая это положение; потомки Клаузевица по крови, немцы с берегов Шпрее, а за ними и Конрад, дошли до толкования военной диктатуры в ведении войны, так показательно провалившейся на нашей памяти. "Мандарины генерального штаба" были далеки от истинного познания высшей стороны войны и расплатились за это своими головами.

А. Свечин в своей "Стратегии" объясняет это тем, что "господство политики над стратегии"... "всегда вызывает сомнение в тех государствах" которые представляют организованное государство уже отживающего класса, находящегося в положении исторической обороны, режим которого подгнил и который вынужден вести нездоровую политик жертвовать интересами целого для сохранения своего господства... Стратегия естественно стремится эмансипироваться от плохой политики, но без политики, в безвоздушном пространстве, стратегия существовать не может; она обречена расплачиваться за все грехи политики".

По мнению автора, "господство политики над стратегией" "не подлежит никакому сомнению, когда творцом политики является юный класс, идущий к широкому будущему, историческое здоровье которого отражается и в форме преследуемой им здоровой политики".

Нет сомнения в том, что "здоровая политика" ведет за собой и "здоровую стратегию, но "эмансипация" таковой вызывалась иными причинами. Если мы возьмем войну 1870 года, то нельзя отрицать, что Бисмарк проводил "здоровую политику", что война способствовала развитию производительных сил Германии, что немцы в своем стремлении к объединению были до некоторой степени "юным классом". Однако, нам хорошо известно, как Мольтке стремился "эмансипироваться" от этой политики, которая, по-видимому, почиталась им "больной", и очень "сожалел", что стратегу приходится считаться с политикой. Мы будем недалеки от истины, если скажем, что генеральный штаб считал единственно "здоровой" политикой — "его" политику и ничью иную, что речь шла о подчинении политики стратегии, что вообще "политика-опиум для стратегии", как об этом заявлял Леваль.

Если ныне буржуазные государства находятся в состоянии "исторической обороны", то они ни одной минуты не хотят передать политику и руки стратегов, взяв в шоры мировоззрение генерального штаба и если последний под видом "сверхгенерального штаба" стремится удержать свои прежние позиции, то это его последние усилия.

Таким образом, к сожалению, мы не в праве зачислить Конрада, как поклонника теории Мольтке, в ряды "государственных мужей", среди которых должен был бы находиться полководец.

Теперь обратимся к военным познаниям бывшего начальника генерального штаба. Выше отмечено, что он путем долголетнего изучения военной истории, путем своего малого боевого опыта и продолжительной строевой службой старался уяснить себе сущность современной войны.

В этой области мы наблюдаем работу его пытливого ума, стремившегося объять характер будущей войны в целом, пытавшегося найти полые пути к ведению войны и боя.

Поверяя добытые познания из книг на опыте, делая сам необходимые выводы, выступая с пером в руках на защиту своих положений, проповедуя их с кафедры в Военной академии, Конрад старался не только расширить свои познания, не только развить свой ум, но и перенести эти знания в толщу армии. Иными словами, он готовил "свое собственное войско".

Было ли это только по силам начальнику генерального штаба — это вопрос другой.

Так или иначе, но приведенные нами выше взгляды Конрада на войну, на ее ведение государством, на современную боевую подготовку войск, на необходимость знания армии для правильного управления ею, изобличают в нем военного деятеля с широкой теоретической подготовкой, стоявшего на правильном пути мышления. Некоторые из его взглядов не потеряли свежести и до наших дней.

В виду этого, мы присоединимся скорее к мнению Людендорфа и других свидетелей-современников, признающих у бывшего начальника австрийского генерального штаба широкий военный ум, чем согласимся с мнением Краусса, считающим его узким тактиком.

Нет слов, что кафедра тактика, а за ней строевая служба, оставили след в Конраде и он действительно более увлекался тактической стороной боя, по здравого стратегического мышления его лишить нельзя. Тактика также должна быть в обиходе у полководца, как и высокие стратегические замыслы. Мы слышали горячую проповедь Левалем позитивной стратегии и думаем, что знание полководцем "геометрии" военного дела — тактики, далеко не бесполезно.

Отстаивая и широко проповедуя прикладной метод изучения военного дела, Конрад, однако, более был склонен к развитию в военном деятеле знаний, нежели характера. В этом начальник австрийского генерального штаба не оказался в силах побороть, а скорее даже углублял царившее в армии стремление к широкому развитию военных познаний в ущерб выработке сильной воли и характера. Теоретически необходимость последних им безусловно признавалась и даже сам прикладной метод должен был бы послужить к укреплению их, но побороть сложившийся уже уклад в армии было трудно. Конрад плыл по течению...

Это предпочтение знания в военном деле у начальника генерального штаба Дунайской армии, несмотря на преклонение его перед германской военной мыслью, перед видными ее авторитетами, дает нам повод зачислить его в ряды "интеллектуалистов", безраздельно властвовавших к западу от Рейна.

Такому переходу Конрада в ряды ученых "головастиков", по образному выражению А. Свечина, способствовал тот малый боевой опыт, который выпал на его долю, и к тому же на низших командных должностях. Два незначительных похода — вот и весь боевой стаж, которым мог руководствоваться Конрад, продвигаясь по служебной лестнице в полководцы. Оставался один путь познания высшей стороны войны — ее изучение на исторических образцах, которым и последовал начальник генерального штаба, не избежав при этом увлечения научностью. Правда, боевой опыт — еще не все. Драгомиров характеризовал Мольтке в 1867 году: "генерал Мольтке принадлежит к числу тех сильных и редких людей, которым глубокое теоретическое изучение военного дела почти заменило практику". Можно не иметь последнюю, но правильно понимать сущность войны и уметь ее вести, доведя до победного конца. Многие из сверстников Конрада оказывались еще в худшем положении, например, Людендорф, но все же победа выпадала и на их долю. Поэтому мы отнюдь но намерены вводить непременной данной для будущего полководца — опыт войны, но считаем его полезным, регулирующим книжное изучение такого явления, как война. Тому, за кем этого опыта нет, гораздо труднее удержаться на правильном пути к познанию высшей стороны войны, но все же для него эти пути не заказаны.

Как из положений теории, так и рассуждений Конрада мы видели, что современный полководец должен "знать армию" и даже "создавать" ее. Такое познание не основывается, конечно, на одном ближайшем знакомстве с войсками, а достигается: 1) непосредственной службой в строевых частях и 2) личным объездом войск, инспектированием их и руководством на маневрах. Нами отмечалось, что строевая служба должна входить обязательными ступенями в служебную лестницу кандидата в начальники генерального штаба. Конрад с гордостью отмечает свое долголетнее пребывание в строевых частях, которое должно было дать ему возможность изучить армию Габсбургов. Однако, как свидетельствует Краусс, а также другие современники Конрада, именно у него отсутствовало это знание инструмента войны, так как все его оперативные замыслы, великолепные по идее, разбивались прежде всего о собственную армию. Сам начальник генерального штаба теоретически требовал соразмерности замыслов с силой войск и никто другой, как он же, нарушал это, увлекаясь романической стороной ведения войны. Если полководец обязан соразмерять цель со средствами, то в этом мы не можем усмотреть у Конрада качеств, приближающих его к сонму великих людей.

Клаузевиц указывал, что "нет надобности, чтобы он (полководец) был большим наблюдателем, способным разбирать человеческие характеры до мельчайшей тонкости; но он должен знать нрав, способ мышления, достоинства и недостатки тех, коим ему придется приказывать". Другие теоретики повторяют это, добавляя необходимость уменья разбираться и в характерах неприятельских вождей. Бывший начальник австрийского генерального штаба, по мнению современников, не был знатоком людей, и впоследствии горько разочаровывался в выдвигаемых им кандидатах, не оправдавших себя на полях сражений. Нами отмечалось, что личные симпатии, родственные связи и привязанности играли не последнюю роль в оценке людей у Конрада, что, с одной стороны, объясняется особыми чертами характера его, а с другой, и той разлагающей обстановкой среды господствующего класса и верхов армии, каковая была в Дунайской империи. Если философ войны не требовал от полководца мелочного познания характера подчиненных, а лишь определения их основных качеств, рисующих их пригодность к военной деятельности, то в Конраде мы скорее найдем именно стремление основываться на мелочных свойствах людей, нежели, учитывая основные положительные черты, мириться с человеческими слабостями.

До сих пор мы исследовали умственное развитие бывшего начальника генерального штаба, но таковое не есть еще патент в полководцы, так как последнему должен быть свойственен и сильный характер. Теория предъявляет к последнему высокие требования, выявляя необходимость энергии, твердости, уверенности, смелости и силы.

При знакомстве с бывшим начальником австрийского генерального штаба была отмечена его самостоятельность в суждениях и действиях. Он сам говорил о необходимости энергии и инициативы в работе, что и было присуще ему. Настойчивый в своих докладах и требованиях к подчиненным, Конрад обладал необходимой смелостью и силой характера, но эта смелость порой стесняла свободу ума, соображений и намерений. Ведя на своей должности "непрерывный бой", Конрад настолько увлекался самым процессом его, что готов был драться ради искусства, но не целесообразности. Болезненное чувство "престижа" проникало все существо начальника генерального штаба, и только перед Габсбургами этот преданный им слуга сгибал шею, вынося терпеливо раны, наносимые его самолюбию. Только эти властители заставляли Конрада заглушать в себе болезненное самолюбие, которое в отношении к остальным выявлялось настолько резко, что мы выше отмечали наличие тех двух лагерей, на которых начальник генерального штаба разделял окружающих его — друзей и врагов.

Все сказанное говорит о том, что перед нами энергичная, настойчивая натура с достаточно сильным характером, но в то же время пылкая и упрямая. Эти последние черты настолько были развиты, что затемняли иногда ум Конрада, делая его рабом своих чувств. Одним словом, это была "горячая" голова, которой Клаузевиц у истинного полководца противополагал "голову холодную".

Верный учению Мольтке, бывший начальник генерального штаба не боялся никакой судебной ответственности, по-видимому, так же, как германский фельдмаршал, считая себя в ответе лишь "перед богом и собственной совестью". Не хотим прививать современным полководцам боязнь ответственности за свои действия. Наоборот, утверждаем, что в этом ими должна проявляться смелость и готовность дать всегда отчет в своих действиях, что у них должна быть любовь к ответственности, что ответственность должна вызывать в них лишь чувство радости, но мы решительно отрицаем тех кумиров, перед которыми они, по мнению Мольтке, должны отчитываться. Они ответственны исключительно перед правительством, их поставившим.

Итак, равновесие ума и характера, которое должно изобличать полководца, мы не замечаем в бывшем начальнике австрийского генерального штаба в той мере, какая необходима была ему по его высокой должности. Если мы последуем теории Бернгарди, выше нами очерченной, то увидим, что в замыслах, где должен господствовать ум, там Конрад был силен, но и то порой страстность врывалась в его расчеты. Что же касается проведения замыслов в жизнь, то здесь "горячая" голова начальника штаба частенько заносила его выше меры — полководцу Габсбургов не хватало надлежащей выдержки, и он был далек от того "квадрата", который рекомендовал маленький капрал для великих генералов.

Я всегда работаю", говорил Наполеон; то же с полным правом может сказать про себя и Конрад, всецело отдавшийся своим тяжелым обязанностям.

Мы начали бы ломиться в "открытую дверь", если бы приступили к доказательствам необходимости у начальника штаба большой работоспособности. Современное военное дело настолько усложнилось, настолько быстро шагает вперед, что необходимость идти нога в ногу с ним вынуждает к усиленной работе. Сутки современного начальника генерального штаба не имеют излишествующих часов, а, наоборот, в них чувствуется недостаток, ибо нагрузка велика. Слов нет, что от такой нагрузки не далеко и до перегрузки, а затем переутомления и неврастении, а поэтому для начальника штаба очень важно нормализовать свою работу, может быть прибегнув и к системе НОТ, необходимо поддерживать свое тело и дух, не доводя их до истощения. Мы не хотим давать рецептов нормальных дней начальника генерального штаба, ибо у таких "высоких" людей должен быть свой "жанр" не только вести войну, но и работать.

Нам не хотелось бы вторгаться в личную жизнь начальника генерального штаба и мы остановимся только на одном — это на его замкнутости от окружающих. Как видели выше, эта замкнутость была свойственна не ему одному, ее признавал в себе Людендорф, такими же ушедшими в себя людьми были Жоффр, Фалькенгайн и другие современные Конраду полководцы, не говоря уже про Мольтке (старшего) и Шлиффена.

Это указание на замкнутость характера у современных вождей, пожалуй, можно признать, как необходимое свойство "военных мандаринов" только что пережитой эпохи, если бы не было к нему естественного о6ъяснения. Людендорф откровенно заявил, что к замкнутости его вынуждали сами окружающие, которым он "знал цену". Клубок интриг, сплетен, вечная склока-вот та атмосфера, в которой приходилось жить полководцам недавнего прошлого. Незачем напоминать про интриги Мольтке и Бисмарка и описывать те, кои царили в различных армиях перед мировой войной и во время ее-они отлично известны без нас. "Военный мандарин", кроме выполнения своих прямых обязанностей, оказывался вынужденным еще оберегать свое высокое место, во время парировать интригу, справляться о здоровье кандидатов на его место, дабы также их во время удалить со своего пути, как это проделывал Жоффр, да и иные из современных ему вождей обоих лагерей. Одним словом, самая прозаическая действительность накладывала печать молчания на уста великих мандаринов наших дней.

Мы совершенно не хотим сказать, что современный полководец должен являться развеселым малым, что называется "душа на распашку". Нет, он обязан быть сдержанным в своих суждениях и обращении с окружающими, но в то же время и но чуждаться последних, не вносить с собою ту напряженную атмосферу величия, отравленную недоверием к близстоящим людям, какую мы наблюдали всюду в империалистическую войну. Авторитет полководца должен держаться не на замкнутости, а на его внутренних качествах, выделяющих его среди окружающих. В былые времена повелители восточных стран считали необходимым возможно меньше показываться народу, дабы, создавая и поддерживая в последнем легенды о "божественном" своем происхождении, еще более укрепить свою власть. Ныне авторитет создается не отчуждением от масс, а, наоборот, широкой работой в их толще. Поэтому замкнутость не только не полезна, но, наоборот, вредна для современного военного вождя. Век военных мандаринов уже миновал...

Мы приносим извинение за наше подробное знакомство с личностью Конрада, заставившей нас вспомнить и теорию. Просим снисхождения к нашей попытке разобраться в современном полководце, которая, признаем, может быть, слаба и страдает излишними длиннотами и повторением. Мы снова повторяем, что наш труд но претендует на то, чтобы быть "заповедями" для полководца — начальника генерального штаба, что все наши рассуждения предприняты для правильной обрисовки личности Конрада.

Нами столько отмечено отрицательных сторон "военного мандарина" канувшей в историю монархии Габсбургов, что можно вынести суровый приговор этому когда-то шедшему к боевой славе человеку, а ныне недавно кончившему свою жизнь с пером в руках.

Нет слов, что если бы потребовать от Конрада всех тех качеств, которыми должен был обладать полководец в понимании его Наполеоном, то безусловно наши заключения были бы отрицательны. Но мы старались показать, что полководца в целом, как индивидуума, в наши дни не найдешь, что его существо превратилось в "коллектив", что даже прославленный триумвират и тот оказался бессилен в современной войне.

Мы не склонны искать спасения в "гениях" и старались выявить, что "гений" также нуждается и в образовании, и в силе характера, как простой смертный. Поэтому правильнее всего рассматривать Конрада, как военного члена "коллектива", который только один управляет войной и целом, как военного деятеля высокой марки. Не думаем скрывать, что такому деятелю нужны многие из тех качеств, кои теория относила к полководцу.

Из числа их иных не хватало бывшему начальнику генерального штаба, и если он не может быть поэтому зачислен в "звезды первой величины", то все же он обладал и ценными качествами военного, будучи в состоянии "блистать" на высших командных должностях, а не только "во главе кавалерийского полка".

В наши намерения прежде всего не входит выискивание "героев", а потому мы не думаем, повторяя снова все достоинства и недостатки Конрада, возводить его в высокий ранг "современного полководца".

Да и сам Конрад после мировой войны познал всю тщетность, может быть, его сокровенных дум, быть сопричисленным к лику полководцев наших дней. После войны бывший начальник генерального штаба скромно заявляет: "в основе эта (мировая) война... была более войной масс и материальных средств, чем войной полководцев, и ее следует рассматривать главным образом с этой точки зрения".

"Массы" и "материальные средства", производные современного состояния экономики, придавили Конрада, признавшего в наши дни бессилие одного полководца повернуть колесо фортуны в свою пользу. Крепкий и своих монархических устоях, далекий от сoциaлиcтичеcкoгo учения и даже враждебный ему, начальник австрийского генерального штаба поною тяжелых жертв и крушений доходит до выводов, давным-давно возвещенных Энгельсом. "Первичное" в жизни прокладывает неизменно дорогу даже в косных мозгах бюрократов бывшей Австро-Венгрии.

"Военный мандарин" окончательно сходит со сцены, сменяясь "коллективной" работой в управлении современной войной, и в наши дни здравомыслящий человек не поет "песен" и не рассказывает "сказок" про былых "полководцев-индивидуумов".

Не собирались и мы слагать хвалебных гимнов бывшему начальнику австрийского генерального штаба не потому, что он оказался в стане побежденных, а по нашему искреннему убеждению в праздности этого занятия в наше время.

Перед нами "обыкновенный" человек, знакомству с которым мы были очень рады и не думаем порывать его в последующих страницах нашего труда, целью которого является оценка военной системы Дунайской империи, а отнюдь не лирика об ее вождях. Таковые сошли с жизненной арены.